Скованы страстью
Шрифт:
И его вряд ли можно было назвать красивым. Для такого мужчины это слово было слишком пресным и безликим.
– Пойдем внутрь? Я отсутствовал целых пятнадцать лет, но тем не менее это мой дворец. Я здесь родился и вырос.
Что ж, значит, он появился в этом мире тем же путем, что и прочие смертные, и с красивой теорией о человеке из цельного куска гранита придется расстаться.
– Наверное, приятно вернуться в отчий дом?
– Анна пристально за ним наблюдала и лишь поэтому сумела уловить пробежавшую по лицу тень. Иначе бы она решила, что он
– Или странно? Или грустно?
– Я должен был вернуться, и я вернулся. Вот и все.
– Но должен же ты что-то сейчас чувствовать!
– Я вообще мало что чувствую, мисс Кристенсен.
– Он впервые обратился к ней, используя хоть какую-то часть ее имени.
– И не думаю, что мне стоит менять эту привычку. Мне целой страной теперь править нужно.
– Но ты же… ты же человек, - выдохнула Анна, но почему-то эти слова больше походили на вопрос, чем на утверждение.
– Значит, я уверена, хоть что-то ты да чувствуешь.
– Цель. С той секунды, что меня изгнали, лишь четкое осознание лежащей на мне задачи заставляло каждое утро открывать глаза. Я нужен моему народу, и по праву рождения обязан им править и заботиться о нем так, как он этого заслуживает, а не так, как было при моем дяде. Полжизни цель неустанно влекла меня вперед, заставляя преодолевать все препятствия, и именно она привела меня сюда. Чувства лишь ослабляют, отвлекают и обманывают человека. В отличие от ясной цели.
От этих жестких слов так и веяло холодом, но, по сути, они не так уж сильно отличались от того, что она сама себе всю жизнь твердила. Главное, всегда и во всем поступать правильно. А вот когда люди забывают о должном и начинают заботиться лишь о себе, тогда все и начинает разваливаться.
Она успела убедиться в этом на примере собственной семьи и поклялась, что никогда не пойдет по стопам матери и всегда будет выше мелочного эгоизма, все и всегда делая ради других и лишь потом думая о себе самой. Что будет не разрушать, а заботиться, и вместо обузы всегда и для всех будет настоящим благословением.
Но теперь, стоя перед дворцом и слушая Зафара, она вдруг осознала, что все эти слова… неправильны. Во всяком случае, сама Анна хотя бы признавала чувства. Она отлично понимала, что в мире есть вещи и поважнее пьянящего скоротечного и всегда эгоистичного счастья. Но пока чувства не ставятся превыше всего, в них нет ничего плохого.
– Знаешь, что еще не обманывает? Мои мышцы. Я так одеревенела, что едва могу пошевелиться.
– Тогда тебе нужна горячая ванна. Я прослежу, чтобы тебя обеспечили всем необходимым.
– С-спасибо.
– Мне кажется или я слышу в твоем голосе удивление?
– Ты обращаешься со мной значительно лучше, чем мои последние похитители.
– Спаситель, Анналиса. Думаю, ты хотела назвать меня именно так.
Посмотрев прямо в чернильно-черные глаза цвета ночного неба, Анна почувствовала, как внутри ее нарастает какое-то пугающе непонятное чувство, на грани всего дозволенного.
– Нет, что-то я в этом сомневаюсь.
–
А потом на несколько мгновений замер, сам не зная, чего ждет. Призраков былого? Вряд ли. Видимых призраков здесь никогда не было, но эти коридоры хранили столько ужасных тайн о кровавых событиях, что Зафар едва ли не чувствовал их всем своим существом. А если бы он повнимательней прислушался, наверняка сумел бы различить материнский плач и крики отца.
Вот только стальной привкус холодному тяжелому воздуху придавали, скорее всего, не далекие воспоминания, а толстые каменные стены.
Зафар уже много лет жил исключительно в шатрах и палатках, да и вообще уже больше года не бывал в настоящих зданиях, и теперь окружающие стены казались ему слишком массивными и толстыми, давя своей тяжестью и мешая дышать.
Ему сразу же захотелось развернуться и убежать, но за спиной была Анна. Он чувствовал себя диким животным, загнанным в клетку, но он просто не имел права выказывать слабость. Да и не мог.
Вместо этого он глубоко вздохнул и сделал еще один шаг в темные недра дворца, повидавшего на своем веку тысячи смертей и пропитавшегося отчаянием. Сделал еще один шаг в прошлое. Он не был к этому готов, но у него просто не было выбора.
– Зафар?
Маленькая ладонь легла ему на плечо, и он сразу же резко отстранился.
– Пойдем устроим тебе ванну, - выдохнул он напряженным ледяным голосом.
Собрав волю в кулак и сжав зубы, Зафар сделал следующий шаг. Это его судьба, его предназначение. У него нет выбора.
Глава 4
Сожалея, что посол Рикрофт оказался так близко и настоял на немедленной встрече, Зафар устроился в кабинете, пытаясь угадать, что о нем думает этот безукоризненно одетый, гладко выбритый человек. Грязный с дороги, в пропыленном истрепанном халате, он совершенно не представлял, какое впечатление сейчас производит. Да и вообще у него как-то не было привычки каждые пять минут смотреться в зеркало.
Если верить оставшимся от дяди бумагам, этот человек был весьма и весьма важен. Был. И что-то подсказывало Зафару, что большинство подписанных им «торговых соглашений» заключались на черном рынке. Но пока что у него не было никаких доказательств.
Разговор длился уже пару минут, и все это время Зафар чувствовал себя слоном, пробирающимся на цыпочках по посудной лавке.
– Смена режима очень опечалила всех в посольстве.
– Сожалею, что смерть моего дяди доставила вам неудобства. Но я давно его не видел, и точно не знаю, почему он заранее не согласовал с вами свою кончину.
Бросив на него негодующий взгляд, Рикрофт выпрямился.
– Как бы там ни было, нам не терпится узнать, как вы намерены поступить с торговыми соглашениями.