Скрещенные костями
Шрифт:
Потом я тоже услышала это.
– Немецкая машина, - сказал Адам.
Я вздохнула, тяжело прислоняясь к нему.
– Шведская, - поправила я.
– Четырёхлетний Вольво с кузовом "универсал". Серый.
Он посмотрел на меня с удивлением, быстро сменившимся пониманием.
– Ты знаешь эту машину.
Я застонала и попыталась спрятать лицо на его плече.
– Проклятье. Это всё газеты.
– Кто это, Мерси?
Зашуршал гравий, и свет фар отразился в моих окнах, когда машина повернула на подъездную дорожку.
–
– Она нереально точно выбирает время. Я должна была понимать, что она прочитает о… об этом.
Мне не хотелось говорить вслух, что произошло со мной, что я сделала с Тимом. Во всяком случае не тогда, когда я, почти обнаженная, стояла рядом с Адамом.
– Ты не позвонила ей.
Я отрицательно покачала головой. Я знала, что должна была. Но это была одна из тех вещей, с которыми я просто не могла встретиться лицом к лицу.
Теперь Адам улыбался.
– Одевайся. Я задержу её до тех пор, пока ты не будешь готова выйти.
– Я никогда не буду готова к этому, - сказала я.
Он спокойно наклонился ко мне, и уперся лбом возле меня: - Мерси. Все будет хорошо.
Затем он вышел, закрыв за собой дверь в мою спальню, когда дверной звонок прозвонил в первый раз. Он прозвонил ещё дважды перед тем, как Адам открыл входную дверь, хотя он совсем не был медлительным.
Я схватила одежду и отчаянно попыталась вспомнить, вымыта ли посуда после ужина. Была моя очередь. Если бы была очередь Сэмюэля, то беспокоиться было бы не о чем. Это было глупо. Я знала, что посуда беспокоит её меньше всего, но эти мысли позволяли мне не паниковать.
У меня не было мысли даже позвонить ей. Может, лет через десять я была бы готова.
Я натянула штаны и, оставаясь босиком, занялась неистовыми поисками бюстгальтера.
– Она знает, что ты здесь, - сказал Адам по другую сторону двери, словно он жался к ней.
– Она выйдет через минуту.
– Я не знаю, кем ты себя возомнил, - голос моей матери был низким и опасным, - но если ты сейчас же не уберешься с дороги, то это будет не важно.
Адам был Альфой местной стаи вервольфов. Он обладал крутым нравом. Он мог быть очень упрямым, когда необходимо, но он не имел ни шанса против моей мамы.
– Бюстгальтер, бюстгальтер, бюстгальтер, - возликовала я, когда вытащила его из корзины грязного белья и тут же натянула. Я крутилась волчком в поиске вещей по комнате так быстро, что не удивилась бы, если бы ковер задымился.
– Футболка. Футболка, - я выворачивала содержимое своих ящиков, найдя и отбросив две футболки.
– Чистая футболка, чистая футболка.
– Мерси?
– позвал Адам с ноткой отчаяния в голосе - как хорошо мне известно это чувство.
– Мам, оставь его в покое!
– крикнула я.
– Я сейчас выйду.
Недовольная, я пристально осмотрела комнату. Где-то у меня должна быть чистая футболка. На мне как раз была одна, но она куда-то исчезла, пока я искала бюстгальтер. Наконец я надела футболку с надписью "1984: Правительство для дураков"
Я глубоко вдохнула и открыла дверь. Мне пришлось обойти Адама, который стоял, прислонившись к двери.
– Привет, мам, - беззаботно сказала я.
– Я вижу ты познакомилась с моим…
Моим кем? Моей парой? Я не думала, что моей матери нужно было это знать.
– Я вижу, ты познакомилась с Адамом.
– Мерседес Афина Томпсон, - отрывисто сказала моя мать.
– Объясни мне, почему о том, что произошло с тобой, я должна узнавать из газет?
Я избегала её взгляда, но как только она назвала меня полным именем, у меня не осталось выбора.
В моей матери всего пять футов роста. Она лишь на семнадцать лет старше меня, и это значит, что ей ещё нет пятидесяти, а выглядит она и вовсе на тридцать. Она до сих пор могла носить пряжки - призы за победы в скачках вокруг бочек (одна из дисциплин родео - прим. переводчика) - на их оригинальных поясах. Она блондинка - я уверена, что это её натуральный цвет, - но оттенок меняется каждый год. В этом году он был рыжевато-золотистым. У неё большие невинные голубые глаза, чуть вздёрнутый нос и полные, округлые губы.
С посторонними она иногда играет в глупую блондинку, хлопая ресницами и добавляя в голос хрипотцы, которую узнает любой, кто смотрел старые фильмы вроде "В джазе только девушки" или "Автобусная остановка". Насколько я знаю, моя мать ни разу в жизни сама не меняла сдувшуюся шину.
Если бы резкий нотки гнева в ее голосе не дополнялись бы темными кругами под ее глазами, я бы могла ответить тем же. Вместо этого, я просто пожала плечами.
– Я не знаю, мам. После того, как это произошло… Я несколько дней оставалась койотом.
Я представила полу-истеричный образ того, как звоню ей и говорю: "Кстати, мам, угадай, что случилось со мной сегодня…"
Она посмотрела мне в глаза и, я думаю, увидела больше, чем мне бы хотелось.
– Ты в порядке?
Я уже собиралась сказать "да", но время, прожитое с существами, умеющими чуять ложь, подарило мне привычку отвечать честно.
– По большей части да, - сказала я, идя на компромисс.
– Помогает то, что он мёртв.
Было унизительно, что опять появилась тяжесть в груди. Я дала себе столько времени пожалеть себя, сколько могла позволить.
Мама могла обнимать своих детей, как любой из самых лучших родителей, но я должна была больше ей доверять. Она знала, насколько важно крепко стоять на своих двоих. Кисть её правой руки была сжата в напряжённый кулак, но когда она заговорила, её голос был оживлённым.
– Хорошо, - сказала она, словно мы уже обговорили всё, что она хотела узнать. Я была не настолько глупой, чтобы поверить в это, но я также знала, что время расспросов настанет позже, когда мы останемся наедине.
Она посмотрела своими ангельскими голубыми глазами на Адама.