Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
Шрифт:
… После похорон Ксении Никитичны у Надежды пропало молоко.
Несколько месяцев она почти не выходила из своей комнаты, не интересовалась дочерью, мужем, отцом — никем и ничем, кроме Ваганьковского кладбища.
Аркадий Семенович страдал, пытался вмешаться, время от времени приглашал медицинских светил, но те всякий раз благодарно пряча в карманах пухлые конверты только разводили руками: «Ничего нельзя понять: практически здорова».
31 декабря, в день рождения Ксении Никитичны, Надежда Антоновна ближе к вечеру вышла из дома, пешком добралась до кладбища,
С тех пор, до дня этой самой злополучной кражи, мало что напоминало в ней убитую горем женщину: постепенно она вернулась к себе прежней — стала чаще улыбаться, вникать в нужды близких…
А тут, после пропажи японских статуэток, слегла.
Полковник Скоробогатов вызвал подчиненных, как обычно, к восьми утра, на следующий же день после возвращения «дела композитора» в его отдел.
— Прошу как можно подробнее и как можно короче: дел невпроворот. Вы когда вернулись из Парижа, Анатолий Борисович?
В рядах четырех сидящих напротив послушников наметилось волнение: по имени-отчеству к своим «угрозкам» полковник обращался крайне редко и означало это всегда только одно: их высочество серчают. Трусс знал за собой «кляксу» — Валентина в приемной успела шепнуть, что полковник накануне ждал его в кабинете до часу ночи, — но рассчитывал выкрутиться.
— Вчера вечером, Юрий Николаевич.
— Никогда не знал, что шестнадцать ноль пять — глубокий вечер.
— Самолет опоздал, Юрий…
— На сколько?
— На сколько опоздал? — доли секунды Труссу хватило, чтобы оценить скоробогатовскую осведомленность. Выгоднее было признаться. Он так и поступил. — Минут на сорок.
Полковник бросил на него короткий взгляд, сказал примирительно:
— В следующий раз обойдемся без клякс, договорились?
— Так точно, Юрий Николаевич.
— Ну слушаю.
— Заботкин Николай Семенович живет в Париже девять лет — с 1999 года, снимает апартаменты на рю Ройяль, продает и покупает все, приоритеты отсутствуют.
— И все-таки?
— Картины, иконы, золото, оружие, черную икру, камни. В 95-м продал девять списанных реактивных самолетов, в 2006-м — танк.
— Где побирается-то?
— В основном в России.
— А не в основном?
— Не установлено.
— Ну девять-то самолетов..?
— ТУ-104. Владивосток, Хабаровск, Петропавловск-Камчатский.
— Понятно. — Скоробогатов записал что-то на листе бумаги. — Дальше.
— Встреча проходила в кафе гостиницы «Кастильон». Вот неполная запись беседы. — Он протянул полковнику миниатюрную магнитофонную кассетку.
— Как понимать «неполная»?
— Официанту не сразу удалось наладить прослушку.
Полковник открыл ящик стола, достал «спичечный коробок», сунул в него кассету. Слышимость была не стопроцентная, но достаточная, чтобы разобрать слова.
«— Будем кривляться? У меня самолет завтра утром.
— Как самолет? Какой самолет? Завтра? Почему? Аркаша, ты говорил — неделю. Что случилось?
— Игоря убили.
— Кто? Кто?
— Какая теперь разница? Я тебя предупреждал — Игорь не годится, он на игле.
— Кто, я спрашиваю?!
— Ты его не знаешь».
Собеседники долго молчали, прослушивалась лишь отдаленная иностранная речь, иногда прерываемая всполохами женского смеха. Наконец беседа возобновилась.
«— Когда?
— Вчера.
— Что известно?
— Пока ничего.
— Это плохо.
— Да уж чего хорошего.
— Предмет где? Где предмет?! У тебя?
— Нет.
— Как нет? А у кого? Почему ты молчишь? У кого?!
— Не ори, идиот! Ты думаешь, я зачем прилетел? Любоваться красотами твоего сраного Парижа? Бывшая запросила за вторую триста пятьдесят. Вот остаток. Я вышел из игры.
— Убери карту. Убери, говорю! Наложил в штанишки? Мне твой остаток по хрен. Ты знаешь сколько на кону? Пол-апельсина! У него пятьдесят два капитал, для него это сопли — пятьсот лимонов. На, убери поглубже, девочкам своим конфетки купишь… Тебе что здесь надо, маленький, — он обратился к кому-то по-французски, — что, плохо слышно? Извини, мы будем говорить погромче. На, не шарь сдачу и вали отсюда. Пойдем, Аркаша, этот француз сильно на твоего соотечественника смахивает, не находишь?»
Фонограмма заскрежетала отодвигаемыми стульями.
Скоробогатов перекрутил запись на начало, прослушал еще раз. Обратился к Труссу.
— Вам все понятно?
— Вроде.
— Мне нет. Апельсин — это что? Миллиард, что ли?
— Наверное.
— Первый раз слышу, — признался полковник.
— Некоторые его еще просто «фруктом» называют, — подал голос Ярослав Яшин, — сам слышал, один у другого спрашивает: «Как думаешь, у него сколько фруктов в саду?» А тот отвечает: «Вряд ли, я думаю, там дело лимонами ограничивается».
— Хороший диалог. Так, к «бывшим», надо понимать, могут относиться Клавдия Каликина, Валерия Твеленева и еще с десяток не менее милых барышень, так? — за подтверждением он повернулся к Мерину. Тот очень серьезно отчеканил:
— Я тоже так думаю, товарищ полковник.
Скоробогатов нахмурил брови.
— Это хорошо, что мы одинаково думаем. Это вдохновляет. Тогда пойдем дальше: Какц мне доложил ситуацию со скрипкой — прелюбопытная ситуация. Теперь нам предстоит не только найти украденное сокровище, но и выяснить, как оно появилось у старого композитора и действительно ли он так состарился, что не может отличить зерно от плевел. Значит, «бывшая» взялась найти мастера подделки за триста пятьдесят тысяч долларов, а состояние заказчика приравнивается к пятидесяти двум миллиардам, из которых половину одного из них он решил презентовать за нашего итальянца, и у него останется всего пятьдесят один с половиной апельсин. Ну что — жить можно? Любопытный заказчик. Такие водятся разве что в Арабских Эмиратах. Все эти предположения, конечно, имеют право на существование, если поверить товарищу Заботкину-младшему. Как вы думаете? — он опять обратил вопрос Мерину.