Скрут
Шрифт:
Рука Игара сама собой потянулась к храмовому знаку — но он удержал ее. Эх, сообразительный парнишка… Не всякий взрослый додумается…
Через площадь шел, лениво озираясь, городской патруль в составе трех круглорожих стражников.
Игар видел, как напрягся кудрявый. Как часто задышал, выпучив глаза, как замигал тощему, как шагнул навстречу страже; товарищ схватил его за рукав:
— Дурак?!
Оба быстро взглянули на Игара — и снова на патруль. Стражники шагали, вяло о чем-то беседуя; их путь проходил мимо источника, мальчишкам
Секунда тянулась бесконечно долго; стражники шли между Игаром и мальчишками, и в просветах между кольчужными куртками он видел алчные, напряженные, отчаянные глаза кудрявого. Тощий мальчишка дергал приятеля за рубаху, тыча пальцем куда-то в сторону Игара, объясняя, вероятно, что бывает за ложный донос и как расправляется потом с доносчиком невинно оговоренная жертва. Кудрявый неотрывно смотрел на стражников; Игар на мгновение увидел патруль его глазами — рукояти хлыстов у пояса, кожаные перчатки с шипами, крошка хлеба в пышной бороде начальника, высокого и мрачного, беспощадного к правым и виноватым…
Темные, вооруженные тени патрульных плыли по мостовой у самых Игаровых ног.
Потом патруль оказался далеко в стороне, и до Игара донесся срывающийся голос тощего:
— Хочешь — иди, только меня здесь не было!..
Кудрявый скривился. Горестным взглядом проводил уходящий патруль; стряхнул руку тощего, бросил сквозь зубы:
— Трус мокроштанный…
— Дурак тупоухий, — тут же отозвался тощий.
Некоторое время Игар слушал, как они переругиваются — изобретательно и витиевато; потом повернулся и двинулся прочь.
До заката звезды Хота осталось восемнадцать дней.
Старик похож был на очень большого, тощего и дурно пахнущего кролика; два его желтых передних зуба энергично торчали вперед, и короткая верхняя губа прикрывала их лишь до половины.
Старик торговал печенкой. Тележка о двух колесах была мокрой и бурой изнутри; подпрыгивая на колдобинах, она колесила по всему городу, а на почтительном расстоянии тянулась, задрав хвосты, облезлая кошачья стая.
Глядя, как чуть не каждый второй прохожий приветливо здоровается со стариком, Игар решил, что лучшего осведомителя ему не найти; торговец действительно много знал, не многого требовал и охотно болтал.
Сперва старику казалось, что о женщине по имени Тиар он никогда и не слыхивал — однако по мере того, как Игар подробно описывал приметы, добродушное лицо его все больше и больше вытягивалось, так, что два желтых зуба в конце концов нацелились Игару в грудь:
— Так ты… ее ищешь?! И на кой она сдалась тебе, позволь спросить?!
Игар замолчал, чувствуя, как ползут по спине привычные нервные мурашки. Уж больно уверенным казался старик — никаких сомнений в том, что Игар ищет некую определенную, известную старику и отчего-то пугающую ее.
— На
Старик сглотнул. Плотно сжал рот, отчего два желтых зуба спрятались почти целиком:
— Шел бы ты…
Кошачье царство, во время разговора подобравшееся к печенке, в панике отступило, потому что старик налег на оглобли и быстрее, чем обычно, покатил свою тележку прочь. Игар ощутил усталую, тоскливую злость.
Догнать торговца было делом нескольких секунд. Старик спешил, оттого колесо тележки неудачно влетело в щель между булыжниками; Игар навалился на старика, загоняя его в узкое пространство между оглоблями:
— Ты… скажи. Хуже будет.
Торговец замигал; зубы его торчали жалко и одновременно вызывающе — как рога ведомой на убой козы.
— Куда уж хуже, — пробормотал он сипло. — У тебя свои дела, а мне за болтовню могут ножиком по горлу… — для большей наглядности темная старикова ладонь ребром провела по тонкой сухой шее.
— Могут… — Игар полез за пазуху, где, конечно, ничего не было, зато лицо старика исказилось страхом:
— Да не знаю я… На кладбище ищи…
Игар похолодел:
— Она умерла?!
Старик скрутил из пальцев фигуру, отгоняющую злых духов:
— Дурак… Спроси… на кладбище, а я не знаю…
Игар подумал, что еще не так давно напуганный старик вызвал бы у него жалость. Еще совсем недавно.
Никогда в жизни он не видел таких огромных кладбищ. Город мертвых примостился под боком у города здравствующих; знатные покойники целыми семьями обитали в каменных дворцах, о которых ни один живой бедняк и мечтать не смел бы. Не столь почитаемые мертвецы довольствовались надгробиями, а бедным и неудачливым приходилось впятером-вшестером делить одну большую общую могилу.
Впрочем, хозяевами кладбища оказались вовсе не покойники. В быстро наступавших сумерках Игар приметил три или четыре огонька — среди надгробий жгли костры, ветер то и дело приносил запахи дыма и снеди. Огромных размеров нищенка, баюкавшая сверток с младенцем на ступенях старого склепа, оглядела Игара неторопливо и пристально — как невесту на смотринах.
— Милый, подай несчастной женщине…
Голос нищенки оказался странно тоненьким, будто надтреснутым; Игар замялся, решая, заговаривать или уходить.
— Подай, милый, — повторила женщина с нажимом, и глаза ее странно блеснули. — А коли денег нету, так что ты тут шатаешься, милый…
Сверток с младенцем уже небрежно лежал на ее колене. Женщина покачивала ногой, грязные пеленки подрагивали в такт, и Игар испугался вдруг за покой младенца; будто желая развеять его страхи, нищенка лениво запустила руку в недра свертка и вытащила оттуда длинный, кривой, ржавый кинжал:
— А поди-ка, милый…
Надтреснутый голос несчастной женщины захрипел и превратился в сиплый баритон простуженного мужика.