Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Шрифт:
Наконец через станцию Дьёмре вышли к Уйпешту — северо-восточному пригороду Будапешта.
Все. А силы группы уже на исходе. До фронта далеко, далеко…
Между двух огней
Ноябрь 1944 года
Ко времени нашего выхода к Уйпешту немцы успели оправиться от шока, вызванного нашим стремительным глубоким рейдом. Здесь, на ближних подступах к Будапешту, мы столкнулись уже с организованным, сильным отпором. Нарастающий с каждым днем натиск все прибывающих частей резерва немцев
Был отдан приказ по группе пробиваться на восток корпусными колоннами. Через два дня боев новый приказ по корпусу: «Выходить дивизионными колоннами». Сутки спустя: «Рассредоточиться на полковые колонны».
В эти дни, недели зародился горько-шутливый призыв: «Славяне! Вперед, на запад, где солнце всходит».
Больше приказов не поступало.
Северо-восточнее города Монор по колонне полка был нанесен массированный удар механизированными частями и с воздуха.
Эскадроны рванули врассыпную. Было разбито одно из орудий моей батареи. При батарее оказался взвод казаков из 1-го эскадрона. Применяясь к местности и обстановке, двинулись на восток самостоятельно. Теперь судьба двухсот человек зависела во многом от того, насколько правильно я буду ориентироваться в обстановке, от моих решений. Неимоверный груз. Особенно в восемнадцать лет.
Продвигались с предельной предосторожностью. Сам назначал людей в дозоры, призванные охранять людей от внезапных столкновений с врагом. Многожильному Дорошенко приходилось изворачиваться по обеспечению людей и коней питанием. С этим было то густо, то пусто. Гораздо чаще — последнее. Кукуруза — слава ей! — выручала: и пища, и фураж, и укрытие.
К исходу четвертых суток нашего самостоятельного марша передовой дозор обнаружил группу мотопехоты из четырехсот человек. Подполковник Потапов вел эту группу, отколовшуюся от механизированного корпуса. Слава Богу, не пустили друг другу кровушки в сумерках!
Пережили большую радость встречи, объединения! Всех нас повел теперь Павел Дмитриевич. Спокойный, решительный, отважный командир оказался.
Двойственное чувство появилось. С одной стороны, нас стало гораздо больше, сильнее стали. С другой — стало сложнее скрытно продвигаться, труднее с питанием. В каждом населенном пункте могла быть западня; старались обходить деревни стороною.
Как-то сумели вдрызг разбить батальон мадьярских гонведов, поспешавших в ту же сторону — к линии фронта. Разжились продуктами, боеприпасами. Их раненых оставили в ближайшей деревне на попечение фельдшера и аборигенов. Своих, естественно, взяли с собою.
Зигзаг судьбы вывел нас на этот проклятый фольварк при подходе к речушке, название которой запамятовал.
Надо было бы в обход двинуть!.. А тут — с боеприпасами, питанием худо, да и фольварк прикрывал дорогу к мостам через реку.
Передовое боевое охранение выслало дозор. Разведали, доложили: «На фольварке немцы, и будто бы не так много».
Развернувшись в боевой порядок, попытались ворваться на фольварк, охватив его кольцом своих рот. Батарея поддержала атакующих огнем.
Фольварк оказался крепким орешком. Атака наша захлебнулась. По униформе контратакующих мы установили, что в четырех строениях фольварка — крепких, основательных, сложенных из камня — засели эсэсовцы, числом более роты. Позже внесли поправку: их было не менее трехсот.
Потапов решил: блокировать фольварк, ликвидировать эту группу эсэсовцев, а затем уже продолжать движение на восток, к фронту.
Четыре роты начали окапываться. Кавалерийский взвод поставили в засаду, в саду у реки. Огневые позиции батареи расположили так, чтобы удобнее было вести огонь по фольварку и по дороге, ведущей на восток.
В первый же день немцы сделали попытку вырваться из осады. Проломив калитку, выходящую на дорогу к мосту через реку, на большой скорости выскочил танк, за ним — два бронетранспортера.
На участке от изгороди до сада батарея подбила танк и бронетранспортер. Вторая машина быстро развернулась и укрылась за изгородью фольварка. Десантников с танка и выскочивших из бронетранспортера перебили.
Перестрелка между нами и осажденными велась беспрерывно. На второй день 3-я и 4-я роты с севера и запада несколько продвинулись вперед, сужая кольцо осады.
Часа в три пополудни немцы выслали на переговоры парламентеров — штурмбанфюрера (майора) и штурмфюрера (лейтенанта). С нашей стороны вели переговоры Потапов и я. Немцы предложили разойтись по-хорошему: мы снимаем осаду фольварка, а они гарантируют нам спокойный отход за речку и наше движение на 10 км к реке Задьве. Сказали, что у них есть радиосвязь с их командованием.
К этому времени от одного из их раненых, подобранных по дороге к мосту, мы знали, что в фольварке находится бригаденфюрер (генерал-майор) с группой своих офицеров. Потапов сказал немцам, что мы обдумаем их предложение. Ответ дадим утром следующего дня в 7 часов. Сверив часы, разошлись.
А под вечер этого же дня, не дожидаясь наступления следующего, проломив ворота, на дорогу, ведущую на северо-запад, вырвались два танка и четыре бронетранспортера, набитые солдатами.
С пригорка у фруктового сада, где находился наш с Потаповым КНП, было видно, как танки шли по полю вдоль дороги, ведя огонь с хода. Два бронетранспортера пристроились вслед танкам, два — устремились прямо по дороге.
Отчаянный это был бросок. Быстро подцепив орудия к поданным из сада передкам, батарея помчала по дороге, пролегающей между позициями 2-й и 3-й рот и фольварком, по нейтральной полосе наперерез немцам.
Мысль одна: опередить немцев, перехватить их у развилки дорог. Идя на карьере впереди батареи, я вопил надрывно:
— Вперед! Вперед! За Родину! За Сталина!
Такого нахальства фрицы не ждали. Это было не «по правилам».
Вырвались к развилке дорог, когда немцы уже смяли левый фланг 3-й роты и правый фланг 4-й. Быстренько развернули орудия, сразу же убрав передки с лошадьми в ложбину. Открыли шквальный огонь вперемешку с бронебойными снарядами и картечью. Оба танка вспыхнули почти одновременно. Задымил, взорвался один бронетранспортер на дороге. Другой, съезжая с дороги, опрокинулся на развороте. Запылал третий. Четвертый остановился, из него посыпались солдаты в черном и зеленом. Отдельные, разрозненные группки их пытались атаковать позиции батареи, но, сметаемые картечью, начали залегать. Большей частью — навсегда.