Скульптор
Шрифт:
Юрия Валерьевича и Люду было видно фрагментами, но достаточно хорошо для того, чтобы понять — их непонятное воздействие то ли не зацепило вообще, то ли зацепило как-то по-другому, ограничившись жуткой головной болью. Кристина мельком подумала, что им повезло чуть больше, но тут же отбросила идиотскую мысль. Возможность в полной мере ощутить, как чувствует себя человек без тела, следовало считать огромнейшим подарком судьбы, и никак иначе.
К тому момент, как Мухаммед снял инъектор с пухленькой руки Люды, Власов окончательно пришёл в себя. И, не говоря ни слова, бросился к креслу второго пилота.
Кристина видела, как Власов отдаёт Вестнику команду повернуться на несколько градусов плоскости и затем зачем-то выдвигает под углом к кораблю люк отсека челноков и батискафов. Она даже не успела придумать ни одной версии, зачем бы ему это понадобилось, как вновь ощутила собственное тело.
***
Земля ответила за час до назначенного времени. Подключившись к нейроинтерфейсу, Костя принял и расшифровал сообщение, затем вызвал в рубку остальных космонавтов и вынырнул из недр машинного разума.
— Земля предлагает на выбор два сценария. Первый: мы все вступаем в контакт с обитателями этой планеты. Если они оказываются не теми, кого мы ищем, — отправляемся дальше по маршруту, к SGR 1806-20.
— Рискованно. — Юрий недовольно качнул головой. — Это или оставлять корабль на орбите без присмотра или спускаться на нём. И то, и то одинаково опасно.
— Второй вариант — разделиться. Кристина, Сергей и Роланд отправляются знакомиться с местными. Остальные летят к магнетару. Независимо от того, чем заканчивается наше исследование, мы возвращаемся к планете в установленный срок. — Константин сделал паузу, затем медленно и чётко проговорил. — Земля предлагает нам определиться самим, так как мы в любом случае владеем более полной информацией. Прошу голосовать.
— Разделиться.
— Разделиться.
Кристина и Мухаммед высказались первыми, почти одновременно. И тут же ревниво посмотрели друг на друга. Костя незаметно усмехнулся: кажется, обычный спор «от нечего делать» начал приобретать черты соревнования.
— Я бы отправилась вместе. Нам могут понадобиться все имеющиеся мозги.
— Разделимся. Так будет быстрее.
— Я … — Роланд явно не ожидал, что ему вообще придётся принимать какие-то решения, причём так быстро. — Наверное, лучше держаться вместе. Мало ли что.
Костя посмотрел на Власова — единственного не высказавшегося члена экипажа.
— Я за то, чтобы разделиться.
— Хорошо. Мой голос ничего не решает, но будет честным сказать, что я голосовал бы за разделение. Кристина, Сергей и Роланд, вы вылетаете через два часа. Собирайтесь обдуманно: места на околопланетном челноке хватает, но вам, вполне возможно, придётся собрать на планете какие-то образцы. Главой группы назначается Сергей. Все свободны.
Пока группа собирала личные вещи, которые могут пригодиться во время высадки на планету, остальные готовили к спуску челнок «Дружба». Запасы продовольствия, скафандры, лекарства, приборы и реактивы… Каждый из остающихся на корабле чувствовал себя так, словно провожает близкого человека в кругосветное путешествие в дотелеграфную эпоху. И стремился сделать всё от него зависящее, чтобы путешествие оказалось хотя бы не трагическим.
Так что, когда спустя два часа группа контактёров принесла в отсек личные вещи, произошёл небольшой конфуз — челнок оказался перегружен.
Пришлось срочно убирать половину продовольствия и часть научных приборов.
Наконец подготовка к высадке закончилась. Последнее, что контактёрам оставалось сделать — занять свои места и отстыковаться от «Вестника».
Они втроём стояли у люка, не в силах ни закрыть его, ни попрощаться.
С другой стороны люка стояли остающиеся на «Вестнике» четверо космонавтов. Они знали, что нужно что-то сказать, пожелать удачи, возможно. Но тоже не могли.
— Передайте Земле, что мы постараемся их не подвести. — Кристина улыбнулась, и нажала на кнопку задраивания люка. Но, пока люк ещё двигался, они успели услышать смех командира:
— Сами передадите: у вас такая же «мышь»[1], как и на корабле!
***
Через полупрозрачные стены рубки было прекрасно видно, как «Дружба» отсоединяется от «Вестника» и набирает разгон, двигаясь к безымянной планете. На фоне гигантского тёмного диска планеты серебристая капля челнока выглядела хрупкой и совершенно беззащитной, словно детская игрушка.
— Раз уж у нас больше нет Аэлиты, предлагаю установить круглосуточную вахту на время подлёта «Дружбы» к Безымянной. Я буду дежурить первым. — Не дождавшись возражений, Юрий Валерьевич устроился в кресле второго пилота. Но, прежде чем подключиться к нейроинтерфейсу, укоризненно поглядел на командира. — Константин, я понимаю, вы чувствуете себя ответственным за наши жизни, но вам стоило бы поспать. Самый лучший стимулятор не заменит здорового сна, вы знаете. Я разбужу вас, как появится новая информация. Мухаммед, вы можете пока что не отвлекаться на графики. Я послежу, пока буду подключён.
Костя не стал отрицать очевидное. Людмила тоже покинула рубку, сообщив остальным, что волноваться предпочитает в кухонном отсеке с кофе и мороженым.
Мухаммед не хотел спать, есть, и вообще покидать рубку. По крайней мере, до тех пор, пока внезапная пустота, образовавшаяся в сердце после отстыковки «Дружбы», не затянется привычкой. Так что он устроился в капитанском кресле, положил на колени форменную фуражку, расстегнул верхнюю часть куртки, и принялся наблюдать. На таких расстояниях «Дружба» не должна была становиться ощутимо меньше, но Мухаммеду казалось, что она уже слишком мала, и уменьшится ещё и ещё, слишком маленькая и беззащитная, чтобы не быть поглощённой холодным и безжалостным космосом.
В отличие от остальных членов экипажа он не любил космос с его чуждыми цветами, с его молчанием, на поверку оказывающимся неслышимой какофонией странных шумов, с его неведомыми пространствами, которые могли скрывать в себе ещё больше чуждого и странного. Если Костя и Власов космосом жили, Роланд и Кристина — мечтали, а Сергей и Людочка его исследовали, то Мухаммед просто выполнял свою работу. Работу, для которой как нельзя лучше подходили его реакция, эмоциональная устойчивость и некоторая холодность, не позволившая ему к тридцати семи годам обзавестись ни женой, ни детьми.