Скульптор
Шрифт:
Сергей включил про-камеру, пододвинул серый лабораторный стул на толстой круглой ножке, отрегулировал параметры записи так, чтобы в кадр не попадало ничего, что хотя бы в теории можно было счесть секретными разработками ОСР. О нет, он не беспокоился из-за того, что коллеги Юрий Валерьевича не передадут запись по адресу, если такая необходимость действительно возникнет — адресат записи, скорее всего обладал и более высоким уровнем доступа, чем требовался для того, чтобы видеть внутренности «Дружбы». Но Сергей точно знал — безалаберного отношения к сохранению тайны кадровый генерал Демидов не потерпит даже на, возможно, последнем видео сына.
Убедившись в том, что форменный комбинезон застёгнут, нигде не перекошен и не запачкан, а футболка виднеется из-под него в полном соответствии строгим законам симметрии, Сергей устроился на стуле и, глядя на синий огонёк начавшей запись про-камеры, скупо улыбнулся.
— Привет. Я помню, как ты не любишь долгих предисловий, да и в моих глазах ценность секунды нынче резко увеличилась, так что сразу к делу. Ты был прав, говоря, что однажды мне придётся взять на себя ответственность за чужие жизни и судьбы, и к этому следует быть готовым. И, пожалуй, даже в том, что уметь это должен каждый, какие бы планы на жизнь он не строил. Я шёл в команду «Вестника» корабельным врачом, специалистом по контактам с нечеловеческим разумом. А теперь, волею случая, оказался временным капитаном для команды из двоих человек, которые, кажется, так и не осознали, что болезни, приходящие с недостатком питательных веществ, могут убить нас намного раньше, чем настоящий голод доберётся до нас. Я смотрю на них и вижу, что они верят в то, что я что-то придумаю, найду способ вернуться домой. И, признаюсь честно, я был бы готов к этой ответственности больше, если бы в своё время чаще слушал тебя. Но, имей в виду, я по-прежнему считаю, что популяризация трудов Вишнёва в конце восьмидесятых — благо. И декларируемый им социал-гуманизм намного лучше подходит для столь несовершенных существ, как мы. Существ, обременённых тяжким наследием биологических механизмов, крайне полезных для выживания в саваннах и весьма вредных для жизни в цивилизованном обществе. И не показывай это видео маме — ей я запишу что-то правильно-героическое, потом, когда все будем записывать прощальные видео.
Сергей слез со стула, отключил про-камеру и убрал ХИнКО[1] в потайной карман комбинезона. Судя по доносящемуся из лаборатории жужжанию, он успел как раз вовремя — до завершения создания визуализации оставались считанные минуты.
Наконец на экране появилось долгожданное изображение, и Сергей, в душу которого постепенно возвращался исследовательский азарт, раздражённо тряхнул рукой — изображение снова было неудачным. К двум верхним слоям добавился третий — схожий проницаемостью с верхним, псевдо-латексным. И всё. Ни трёхмерной карты органов и полостей, ни строения скелета — а у Змея Лазаревой скелет был совершенно точно! — ничего, совершенно ничего.
Оставалось только вскрытие. Вынимая из встроенных в стены шкафов скальпели, зажимы, герметичные контейнеры и прочие необходимые инструменты, Сергей размышлял о том, что не отказался бы иметь в качестве напарника доктора Лазареву. Во-первых, как он признавал без излишнего стеснения, Елизавета была из тех талантов, которые рождаются раз в столетие и крайне редко остаются безвестными. Во-вторых, и это было чуть ли не важнее первой причины, во времена Елизаветы к рискованным экспериментам над людьми и животными уже относились как ко злу, но всё ещё — как ко злу необходимому.
Доктор Демидов, рождённый спустя почти сто лет после Елизаветы Лазаревой, имел доступ к знаниям и технологиям, которые человеку середины двадцатого века показались бы сошедшими прямиком со страниц книг Стругацких и Ефремова. Микроскопы самостоятельно выделяли внесённые в их память участки и искали сходные на соседнем предметном стекле; секвенирование генома из утомительной трёхэтапной процедуры превратилось в обыденную, получасовую; синтетические нервные волокна имплантировались во все устройства, для которых подобный функционал считался достаточно безопасным, и эти устройства становились надёжными помощниками человечества.
Но ни одно из этих устройств не могло облегчить совесть Сергея Демидова, большого ценителя древней литературы и убеждённого социал-гуманиста, сделать первое движение скальпелем и, возможно, собственноручно убить представителя внеземной цивилизации.
Некстати вспомнилась «клятва Ульянова» — повторённое в книгах, фильмах и песнях обещание найти сородичей погибшего на Венере Змея, и рассказать им о гибели мученика науки. Так и не сумев внятно ответить на вопрос, приближает он сейчас выполнение клятвы или отдаляет, доктор Демидов разозлился сам на себя и, выведя на половину экрана сведения из отчётов Лазаревой, сделал первый разрез.
Сергей ожидал, что упорно сопротивлявшаяся ультразвуку и рентгену покровная ткань инопланетянина не сразу поддастся и лазеру. Но нет — тончайшее лезвие лазерного скальпеля с лёгкостью рассекло «кожу» Змея в районе грудной клетки — и искусственность существа стала очевидной.
То, что должно было быть кожей, подкожным жировым слоем и мышцами, оказалось чем-то вроде трёхслойного мешка с весьма слабо соединёнными между собой слоями. Ничего даже похожего на органы или иные функциональные образования в открывшейся полости не было — только со свистом улетучившееся сквозь разрез какое-то газообразное вещество, да идущий вдоль всего тела полупрозрачный трёхгранный столб.
Летучее содержимое Змея не имело ни цвета, ни запаха, но Сергей всё же отвлёкся от вскрытия — газ вполне мог оказаться чем-то очень токсичным, но пока ещё неизвестным землянам.
— Вывести на экран диаграмму изменений состава атмосферы в лаборатории за последние пять минут.
Искс сработал практически моментально — не прошло и десяти секунд, как изображение тканей Змея сменила диаграмма идеальной для человека смеси газов, находящейся в лаборатории. Лишь микроскопическое повышение содержания водорода свидетельствовало — вышедший из Змея газ Сергею не почудился.
— Интересно, в Змее Лазаревой тоже был водород?
Сергей снова склонился над операционным столом, изучая единственный внутренний «орган» — тонкий трёхгранный сегментированный столб, сужающийся к низу. Судя по фотографиям столетней давности, Лазарева приняла его за позвоночник: делая вскрытие на Венере и имея весьма ограниченный набор инструментов, доктор Демидов тоже пришёл бы к такому выводу. Но сейчас, находясь в прекрасно оборудованной лаборатории и имея под рукой весь накопленный человечеством опыт, Сергей понимал — перед ним продукт технической эволюции, но никак не биологической.
Столб начинался от центрального хвостового отростка, шёл к «грудной клетке», где обзаводился точно такой же поперечной перекладиной, которую можно было легко спутать с ключицами, и заканчивался примерно в середине головы. Поперечная перекладина, в свою очередь, разделялась на двенадцать (по шесть с каждой стороны) пружинистых трубочек, обтянутых покровной тканью и выведенных на внешнюю поверхность «тела». Манипуляторы, принятые за чуждый аналог рук. Определить точно назначение аналога пальцев Сергей не смог, но это и не требовалось. Было вполне очевидно, что здесь нужен не врач и не биолог. Изучать сие чудо инопланетной техники следовало инженерам.