Скверная кровь
Шрифт:
Вскоре обозы остановились на обочинах, путники стали разжигать костры. Близилось время, когда активными становились дикие звери и ещё более дикие люди, если эльфов тоже можно так называть…
Я устроился под облюбованным хвойным деревом, привалившись к стволу, и прикончил припасённую лепёшку.
Неподалёку остановился на привал владелец обоза, сопровождаемый тремя охранниками и эльфом-рабом. Последний, как я заметил в свете лагерного костра, был сильно избит: мало того что по его лицу прошлись кулаками, так ещё, судя по рваной окровавленной одежде, беднягу изрядно отходили плетью. Ничего необычного в этом
Прикрыв глаза, я прислушивался к рассказу рабовладельца, хозяина обоза, который беседовал с одним из охранников. Речь как раз шла об этом рабе.
– Это сущий зверь, – говорил хозяин. – Нам потребовалось три дня, чтобы его изловить. Ему уже досталось, но это только цветочки. Настоящую кару он понесёт в Ильме, на глазах у всех: после этого урока всем беловолосым будет неповадно даже помышлять о побеге.
– Хорошо бы ещё заодно изловить остальных разбойников-эльфов, от которых на дорогах житья нет, – заметил его собеседник, – по всей округе грабят и насилуют. А имперцев убивают без пощады.
И тут я понял, что видел этого хозяина раньше: он заходил иногда в храм Единого в Ролоне. Этот человек всем был известен как грубый и беспощадный рабовладелец. Он оскоплял своих рабов и насиловал рабынь, а уж порол без различия пола и возраста всех невольников, попадавшихся ему на глаза. Даже его соотечественники имперцы были о нём дурного мнения. Как раз когда я с наставником зашёл в храм, этот злодей появился там вместе с рабом, юношей примерно моих лет в этом теле, которого жестоко избил за какой-то проступок. Он привёл мальчика в храм обнажённым, причём даже не привёл, а приволок на собачьем поводке. Мой наставник тогда прошептал:
– В душах некоторых людей кипит чёрная злоба, которая выплёскивается наружу в виде жестокости. Этот человек ненавидит эльфов. Он заводит рабов, чтобы издеваться над ними.
И теперь я вспоминал слова Пипуса, прислушиваясь к громкой похвальбе этого человека, взахлёб рассказывавшего и об охоте на беглеца, и о своих утехах с эльфийскими женщинами. Каково это – быть рабом сумасшедшего, человека, который может бить тебя, когда ему вздумается, и насиловать твою жену из прихоти? Принадлежать безумцу, который способен убить тебя просто так, под настроение?
– Этот зверёныш утверждает, будто в своём Великом лесу он принц, – рассмеялся рабовладелец и запустил в связанного раба подобранным с земли камнем. – Сожри это на ужин, принц Одулин. – И снова расхохотался.
– А негодяй довольно крепкий, – заметил другой имперец.
– Это пока я им не занялся.
И тут я понял, что эти изверги собрались кастрировать беднягу!
Я бросил взгляд на раба, и наши глаза встретились. Эльф уже знал свою судьбу, но если сначала его глаза показались мне пустыми, то затем я увидел в них боль. Не просто физические страдания от побоев, а боль унижения и отчаяния. В моей голове снова засветилась ярко-красная надпись: «Чтобы выжить, освободи раба!»
Схватившись за голову, я встал и перебрался под другое дерево. Этот приказ моего мучителя, заточившего мой разум в этом безумном мире, казался мне бредовым. Как я смогу это сделать, когда вокруг столько людей?!
Вопреки потрясению, я крепко уснул, а когда проснулся, стояла тёмная ночь. Небо затягивали тучи, и плывущая по нему призрачная луна то пропадала из виду, то ненадолго появлялась снова. Когда она скрывалась за облаками, воцарялась и вовсе непроглядная тьма. Ночь была наполнена криками ночных птиц, шорохом кустов, когда в лесу двигалось что-то крупное, и шумами, издаваемыми обозниками, – храпом, стонами во сне, фырканьем ослов.
Уж не знаю, что стало тому причиной – то ли приказ, вспыхнувший накануне в моей голове, то ли моё человеколюбие, но я всё же совершил самый безумный поступок за все годы, прожитые в этом мире.
Удостоверившись, что всё вокруг тихо и неподвижно, я поднялся с земли, достал нож и, пригибаясь, двинулся подальше от стоянки, к зарослям ельника. Если бы в тот момент меня кто-то увидел, то решил бы, что мне приспичило отлучиться в кусты по нужде.
Описав круг, я подкрался к тому месту, где был привязан спиной к древесному стволу раб Одулин, и, как змея, подполз к самому дереву. Одулин изогнулся, пытаясь определить, чем вызван шум, и я, застыв, приложил ладонь к его рту, призывая его молчать.
В этот момент хозяин раба закашлялся, и я замер. Видеть рабовладельца в темноте я не мог, однако, судя по всему, он просто перевернулся во сне. Спустя мгновение имперец снова захрапел, и я перерезал верёвки Одулина.
Едва успев добраться до своего лежбища, я услышал торопливые шаги – эльф проскользнул мимо и скрылся в тех же зарослях, откуда я начал свою операцию «Освобождение Одулина».
Увы, ему не удалось ускользнуть бесшумно, чем как раз славятся эльфы: спустя мгновение рабовладелец уже был на ногах, орал и размахивал шпагой, поблёскивавшей всякий раз, когда из-за облаков выглядывала луна. Вокруг поднялась суматоха: все вскакивали и хватались за оружие, не понимая, что происходит. Многие спросонья решили, что на лагерь напали разбойники.
Я же колебался, не зная, что лучше – остаться под деревом или под шумок улизнуть. Смыться бы, конечно, неплохо, но тогда многие догадаются, кто разрезал путы раба. Паника, царившая в моей душе, подбивала меня бежать сломя голову, но инстинкт выживания приказывал оставаться на месте. Понятно ведь, что рабовладелец осмотрит место побега и по разрезанным верёвкам поймёт, что у беглеца был сообщник. Сбежать сейчас – это всё равно что подписать признание.
Тут из зарослей донёсся шум, и сердце у меня упало. Похоже, преследователи настигли бедного Одулина, а я, вместо того чтобы помочь, лишь отяготил его участь. Теперь из кустов отчётливо слышались стоны и болезненные всхлипывания, но темнота не позволяла разглядеть хоть что-то, кроме множества движущихся фигур.
Люди вокруг стали зажигать факелы и устремились на звук, и я присоединился к ним, предпочитая не выделяться. Зеваки обступили кого-то, валявшегося на земле и скулившего от боли.
– Единый, да его оскопили! – выкрикнул кто-то.
Тут мне стало совсем не по себе. Помог, называется, человеку! Я протолкался вперёд и воззрился на раненого, корчившегося на земле, зажав окровавленный пах.
Но это оказался вовсе не Одулин.
То был его хозяин.
Глава 5. Встреча с наставником. Ильма