Скверное начало
Шрифт:
Клаус все это время стоял, опустив глаза, чтобы не выдать своего возбуждения, но тут не сдержался.
— Вы хотите сказать — сразу в кровать! — закричал он. — Вы нам дали одну кровать на троих!
Театральные гости при этой вспышке застыли на месте и только переводили взгляд с Клауса на Графа Олафа, выжидая, что за этим последует. Граф Олаф вздернул бровь, в глазах его появился особый блеск, но голос был спокоен.
— Хотите еще одну кровать — идите завтра в город и купите.
— Вы отлично знаете, что у нас нет денег, — возразил Клаус.
— Нет, есть. — Граф
Клаус вспомнил, что говорил мистер По:
— Но этими деньгами нельзя пользоваться, пока Вайолет не достигнет совершеннолетия.
Граф Олаф побагровел. Какую-то секунду он молчал. А затем одним молниеносным движением нагнулся и ударил Клауса по лицу. Клаус упал и увидел прямо перед собой глаз, вытатуированный на щиколотке у Олафа. Очки у Клауса соскочили с носа и отлетели в угол комнаты. Левая щека, по которой ударил Граф Олаф, горела. Актеры захохотали, а некоторые зааплодировали, как будто Граф Олаф совершил невесть какой доблестный, а не достойный презрения поступок.
— Пошли, друзья, — скомандовал Олаф, — а то опоздаем на собственный спектакль.
— Насколько я тебя знаю, Олаф, — проговорил человек с крюками, — уж ты что-нибудь придумаешь, чтоб добраться до бодлеровских денежек.
— Поглядим, — только и ответил Граф Олаф, но глаза его вновь загорелись тем особым блеском, что стало ясно — у него уже родилась какая-то идея.
С грохотом захлопнулась входная дверь за Олафом и его жуткими друзьями, и дети остались на кухне одни. Вайолет опустилась на колени и крепко обняла Клауса, чтобы подбодрить его. Солнышко сползала за очками и подала их ему. Клаус заплакал, правда не столько от боли, сколько от бессильной ярости при мысли об их ужасном положении. Вайолет и Солнышко тоже залились слезами и плакали все то время, что мыли посуду, тушили свечи в столовой, раздевались и укладывались спать — Клаус на кровати, Вайолет на полу, а Солнышко на подушке из занавески. Светила луна, и если бы кто-то заглянул снаружи в окно спальни, то увидел бы троих детей, тихонько плакавших всю ночь напролет.
Глава пятая
Если только вас всю жизнь не сопровождало какое-то особое везение, вам наверняка приходилось хоть раз испытывать что-то такое, что заставляло вас плакать. И если только не то же особое везение, вы знаете: если поплакать подольше и послаще, это поможет и вы почувствуете себя гораздо лучше, даже когда обстоятельства нисколечко не изменились. Так было и с бодлеровскими сиротами. Проплакав всю ночь, наутро они почувствовали, будто какая-то тяжесть свалилась у них с плеч.
Разумеется, дети понимали, что положение их остается ужасным, но им показалось, что они способны его поправить.
В утренней записке им приказывалось наколоть дров на заднем дворе. И пока Вайолет с Клаусом махали топорами, раскалывая поленья, они обсуждали возможный план действий. Солнышко тем временем задумчиво жевала щепку.
— Совершенно ясно, — Клаус потрогал безобразный синяк на щеке — след олафовского удара, — здесь мы оставаться не можем. Я бы лучше рискнул жить на улице, чем в этом чудовищном месте.
— Да, но кто знает — какие несчастья могут приключиться с нами на улице? — запротестовала Вайолет. — Здесь у нас хоть крыша над головой.
— Лучше бы родители разрешили нам пользоваться деньгами сейчас, а не когда ты вырастешь, — заметил Клаус. — Мы бы тогда купили замок и жили в нем, а снаружи его охраняла бы вооруженная стража, чтобы туда не проник Граф Олаф со своей труппой.
— Я бы устроила себе большую мастерскую для изобретений, — мечтательно подхватила Вайолет. Она с размаху опустила топор и расколола полено ровнехонько пополам. — Там были бы всякие механизмы, блоки, проволоки и сложная компьютерная система.
— А я завел бы большую библиотеку, — добавил Клаус. — Такую же, как у судьи Штраус, только огромнее.
— Бу-у-гу-у! — крикнула Солнышко, что, видимо, означало: «А у меня было бы много вещей для кусания».
— Но пока что надо найти выход из нашего трудного положения, — заключила Вайолет.
— Может, судья Штраус усыновит нас? — мечтательно произнес Клаус. — Она ведь говорила, что всегда будет нам рада.
— Она имела в виду — приходить в гости или брать книги, — объяснила Вайолет, — а не жить.
— Но, может, ей все объяснить и она согласится усыновить нас? — предположил Клаус, но Вайолет видела, что он и сам на это не очень надеется. Чтобы усыновить чужих детей, требуется принять серьезное решение, под влиянием минуты это не делается. Уверен, что у вас возникало порой желание, чтобы вас растил кто-нибудь другой, а не те, кто вас растит. Но в глубине души сознаешь, что шансов на это очень мало.
— Я думаю, надо повидать мистера По, — решила Вайолет. — Он ведь сказал, когда оставлял нас здесь, что его можно найти в банке, если у нас будут вопросы.
— Но у нас к нему не вопросы, — возразил Клаус, — у нас жалоба.
Он вспомнил, как мистер По приближался к ним по берегу, чтобы сообщить свою ужасную новость. И хотя пожар произошел не по вине мистера По, Клаусу все равно не хотелось его видеть: он боялся услышать от него еще что-нибудь плохое.
— Больше нам, по-моему, не к кому обратиться, — сказала Вайолет. — На мистере По лежит забота о наших делах, и, если б он знал, как ужасно ведет себя Граф Олаф, уверена, он забрал бы нас отсюда.
Клаус представил себе, как приезжает мистер По, сажает их троих к себе в машину и отвозит куда-нибудь в другое место, — и у него в душе зашевелилась надежда. Где угодно будет лучше, только не здесь.
— Ладно, — согласился он, — вот расколем все поленья и отправимся в банк.
План этот вселил в них бодрость, и они с поразительной быстротой замахали топорами. Скоро они покончили с дровами и собрались идти в банк. Они помнили, как Граф Олаф сказал, что у него есть план города. Они поискали-поискали, но не нашли никакой карты и решили, что она, должно быть, в башне, куда им вход запрещен. Итак, без всяких указаний, дети пустились в путь в поисках квартала, где расположены банки, надеясь отыскать мистера По.