Скверные истории Пети Камнева
Шрифт:
Альбиной Васильевной. Будущая теща, толстая, хитроватая и суетливая напоказ, наливавшая Пете водки уже за завтраком, приговаривала со свойственной простонародным теткам притворной сладостью, всегда скрывающей какой-нибудь мелкий расчет, что, мол, заглянула утречком за занавеску, а вы там спите, ровно ангелочки… Шапку, впрочем, по возвращении в Москву у Пети украли в университетском гардеробе, что отчего-то поселило в Пете еще большее чувство обязанности. Еще бы, совратил девушку, неблагодарно потерял подарок ее отца, врученный от чистого сердца, – ясное дело, при таком раскладе порядочный человек должен жениться.
Но Альбина Васильевна Посторонних ждать не могла. У нее не было времени на ожидания, поскольку уже в марте должна была состояться предзащита диплома и произойти предварительное распределение.
Получить так называемый свободный диплом ей, провинциалке, возможно было, только выйдя замуж. К тому ж она уже обожглась на одном москвиче-подлеце. Короче говоря, Альбине Васильевне
Посторонних нужно было форсировать события. И она решилась на отчаянный шаг, который был весьма рискованным, но, как ей казалось, единственно необходимым в ее положении. В один прекрасный день она заявилась в семейство Камневых, не оповестив об этом Петю, и объявила Елене Петровне, что ждет ребенка от ее сына.
Должно быть, это была сцена, каковую способна была бы передать на холсте только кисть какого-нибудь Федотова. Елена Петровна, справившись с некоторой, понятной в этом случае, оторопелостью, предложила гостье чаю с бисквитом и между делом поинтересовалась,
каков срок. Альбина Васильевна отчего-то этот вопрос не предусмотрела и, подумав, заявила, что она на шестом месяце. Будущая счастливая бабушка внимательно посмотрела на ее талию, потом столь же внимательно посмотрела будущей молодой матери в глаза и ничего не сказала. Она лишь спросила, как давно девушка знакома с нашим
Петей. Оказалось, что давно, с осени, что выглядело несколько странно, если сопоставить сроки.
– И вы, наверное, собираетесь за него замуж? – спросила прозорливая
Елена Петровна.
– Мы собираемся пожениться, – сказала Альбина Васильевна, потупившись, и торопливо добавила, поскольку была глуповата: – Мои родители согласны.
– Это хорошо, что согласны и не имеют ничего против, – с расстановкой похвалила гостью Елена Петровна, продолжая ее разглядывать, похвалила, наверное, за оперативность и хорошую подготовленность. – Только знаете ли вы, голубушка, сколько вашему жениху лет?
Альбина Васильевна сказала, что знает, но в случае беременности с разрешения родителей… Она не договорила, поскольку в этот момент в квартиру вошел сам Петя. Он в изумлении уставился на Альбину
Васильевну, потом взглянул на мать, которая, прямя спину, сидела в кресле с иронической, как Пете показалось, ухмылкой, бурно покраснел и пролепетал познакомься, мама, я ее люблю.
– Такое чувство украшает мужчину, – невозможным тоном отозвалась мать. – Ты не волнуйся, мы уже познакомились с… Как вас?
– Альбина Васильевна, – пролепетала невеста, отчего-то назвав свое отчество, точно в отделе кадров, и чувствуя, что, кажется, проигрывает этой высокомерной даме.
– Вот только жениться ему рановато, Альбина Васильевна, – сказала
Елена Петровна, притворно вздохнув и всплеснув руками.
– Да я же!.. – беспомощно воскликнул было Петя.
– А я не с тобой разговариваю! – отрезала мать. Посмотрев на нее еще раз, Петя запнулся, проглотил комок в горле и заткнулся. И тут Елена
Петровна сказала настолько жестокую для Пети вещь, что он как-то сразу понял, что она говорит правду: – К тому же она тебя не любит,
Петя. Ей нужен не ты, ей нужна Москва.
– Да сдалась мне эта ваша Москва! – выкрикнула зло Альбина
Васильевна и добавила в отчаянии: – Сами в ней живите!
– А ребеночек – это хорошо, у нас в доме любят детей, – невозмутимо продолжала Елена Петровна. – Какой, вы говорите, у вас срок? Вы, конечно, принесли справочку? – задала Елена Петровна иезуитский вопрос.
Справочки у Альбины Васильевны Посторонних, разумеется, не было, как не было и самой беременности. Наверное, она почувствовала себя пойманной, потому что вид у нее был жалкий и злобный, как у загнанной в угол крысы.
– Ну спасибо тебе, Петенька! – прошипела она, и Петя вдруг испытал прилив отвращения к ней, отвращения, странно смешанного с жалостью и болью. Альбина Васильевна поднялась и сказала торжественно: – Что ж, я уйду. Спасибо за чай, – сказала она Елене Петровне, но та не удостоила ее ответом. И Пете: – Можешь не провожать.
Но Петя и так стоял как каменный, только предательские слезы катились по его щекам…
На этом, собственно, история и заканчивается. Отец Пети Камнева, едва узнал, в чем дело, запер Петин паспорт в ящике стола. Альбина
Васильевна Посторонних не избежала распределения и с опустошенным сердцем и разбитыми надеждами на московскую прописку отбыла-таки по месту постоянного проживания, за Урал. Петя же, будучи подвергнут домашнему аресту, как-то притих и стушевался. Дело даже не в том, что в отсутствии физического контакта с любимой он несколько успокоился: Альбина Васильевна сноровисто поддерживала костерок его страсти, выработав у Пети привычку к своим ляжкам и к утехам, скорее всего, самым бесхитростным. Дело в том, что он был совершенно опустошен и истощен – и физически, и духовно, как будто побывал во вражеском плену. И сил к продолжению борьбы за собственную самостоятельность у него на то время никаких не осталось. К тому же
Пете было чем отвлечься, ему пришлось засесть за учебники, потому что над ним всерьез нависла угроза отчисления: он целый год не занимался, пропускал лекции и даже умудрился в зимнюю сессию завалить экзамен по английскому языку, опрометчиво понадеявшись на свои школьные запасы.
Самым важным итогом этой истории было то, что Петя вспоминал с отвращением даже не саму свою совратительницу – а это было натуральным совращением, – но ее методы шантажа мнимой беременностью. Сама идея деторождения и продолжения рода теперь оказалась для Пети даже не просто скомпрометированной, а была оскорбительна. И по прошествии многих лет, став зрелым мужчиной, он утверждал не без экзистенциалистского пафоса, что рожать детей, обрекая их на здешнюю юдоль печали, – преступление. И не для того