Сквозь Боль
Шрифт:
— Давай так, я постараюсь решить этот вопрос, а там будем смотреть — Илья поднял трубку телефона. Выходя из кабинета.
Где-то через десять минут, он со счастливой улыбкой на лице выдает…
— Работаем, обещали все решить. — растирает лицо руками Илья.
Я же впервые за несколько дней расслабляюсь.
Еще есть время, на подумать. То, что меня дома почти нет, об этом даже думать не хочется.
Шли восьмые сутки задержания. Доказательств так и не намечалось.
Шляпа полная.
В кабинет тяжких ввели подозреваемого.
— Садись,
Наш «Крепкий орешек» тихо и устало присел. Уставился на нас.
— Ты пойми, Толь, — продолжил Илья, — Все понятно и нам ничего не надо от тебя даже. Ни признаний, ни явок с повинной. Ни рассказов. Тебя даже прокурор не захотел видеть, не глядя арест подписал. Понимаешь? Ведь по началу тебя допрашивали, орали тут, сейчас другое. Видишь? Сидишь сам по себе, и не нужен никому. Так же молча и дальше поедешь сидеть на суд, потом на зону. Я тебя зачем завел то. Сегодня ведь матери твоей 9 дней. Как бы то ни было, а душу проводить надо. Выпить хочешь? — тут Илья впервые поднял взгляд на пожухшего мужика.
Тихую атмосферу кабинета нарушил звук распахнувшейся двери.
С тяжелой одышкой в кабинет ворвался Рашидов.
— Илья, ты что творишь? — заорал он на Илью. — Ты кого поить собрался? Здесь в отделе.
— Стоять. — перебивает его. — Не мешай. — Илья, пододвинул стопку ближе к несчастному и уселся напротив. — У меня все под контролем Мурад, иди лучше закусона принеси. — Мурад тяжело дыша, развернулся на пятках и покинул кабинет.
— Ну, давай, вздрогнем. — улыбается добродушно Илья, — И прости за напарника, он нервный. Давай, не чокаясь, 9 дней, все-таки… По-христиански, как это, не знаю, обмыть, что ли — Илья и правда был абсолютно не в религии, и их понятий.
— Помянуть, дубина. — поправляю брата.
— Точно. Прошу. Прощения. — кается сконфуженно Илья.
На шестой стопке, после перекура, Илья рассказывал жулику, почти в два раза старше его, о положении матери в жизни человека.
— Ты пойми, Толь, даже на зоне, Мать — это святое. Вот ты на зону едешь — а инфа раньше тебя бежит. Там уже знают, что и кого. И спросят с тебя за мать. Там ведь сидельцы о матери песни слагают, стихи пишут, ни одна баба, ни один друг так не ждет, как мамка, ведь ближе и родней женщины нет. А ты с камнем в душе едешь, и будет ли у тебя еще возможность покаяться, я не знаю. О, смотри, бутылка кончилась. Давай еще? У меня есть еще, вон в шкафу. Ром, подай пожалуйста. — молитвенно просит. В кабинет зашел Мурад с небольшим пакетом закуски. Илья, шустро все достал и разложил на поднос. — Мурад порежь колбасы и хлеба, а я пока налью. — переводит задумчивый взгляд на уже «хорошего Крепкого орешка». — Понимаешь, Толь. У всех матери, у всех все бывает. Давай, поднимай, за 9 дней.
А я думаю, как долго он еще будет играть эту роль. Толя и слова не произнес, только сидит бухает как не в себя.
— Сознаться? — тихо шлепает губами Толя.
— Да как хочешь. Но желательно- пожимает плечами Илья. — Хотя…Да ну его нахуй, хорошо
— Я, следака сейчас позову. — встаю со стула и иду в соседний кабинет.
Ксюша сидела и ждала в кабинете, что-то печатала в телефоне, вид имела скучающий. Через 15 минут она уже заполняла протокол допроса, под изредка наливаемую водку.
Затем скатались с Толей на отвод, нашли в подвале одного из соседних домов топор, кровавые тряпки, накидку с дивана, которыми сын вытирал кровь с пола.
Вечером успешно доложили по инстанциям о раскрытии убийства, совершенного по причине того, что мать, получившая пенсию, зажала денег на выпивку сыну. Пиздец, форменный.
Домой приезжаю поздно. Чувствую себя разбитым.
— Привет. — Ира нежно проводит по лицу и целует в губы. — Ты сегодня поздно. Проходи, есть будем.
— Угу. — устало тру шею. — Сейчас только руки помою.
Ира на кухне суетиться, очень шустро накрывая мой поздний ужин.
— Матвей давно уснул? — берусь за вилку.
— Часа два назад. У нас сегодня был мини девишник, он нас с девочками развлекал. — смеется. — Как твой день прошел? — обеспокоенно спрашивает.
— Преступление раскрыли. — пожимаю плечами. — Все ожидаемо.
Ира в шоке присаживается за соседний стул, и смотрит в одну точку. Она была в курсе. Мы часто говорим о работе, обсуждаем детали. И Ира до последнего не верила, в то, что сын мог так хладнокровно убить родную мать. В ее наивной головке, это не укладывалось.
— Как же так… — потрясенно смотрит на меня. — Но, это же мама.
— Родная, убивают и за меньшее. — звучит цинично, но это факт.
— И, что теперь?
— Тюрьма. Что еще. — развожу руками. Тема хоть и херовая, однако аппетита меня эта тема не лишает. Я голодный как волк.
От дальнейших обсуждений, этой душещипательной истории, меня отвлекает входящий звонок:
— Слушаю.
— Роман Иваныч, — говорит запыхавшийся Рашидов. — В общем там, наш «Крепкий орешек» стал жмуриком.
— Чего? — восклицаю, — Подробней. — рявкаю.
— Он по матери страдал и плакал. Извинялся. Что-то орал. А пол часа назад в камере руки наложил на себя.
— Пиздец, блять. — прикрыв глаза, говорю единственное что приходит на ум.
— Да. Ладно, я работать. До завтра.
— И тебе. — сбрасываю вызов.
Теперь аппетит пропал. В горле ком. Встаю, молча подхожу к холодильнику. Из графина наливаю стопку водки, залпом выпиваю, потом еще одну.
— Рома, что случилось. — чуть слышно спрашивает жена.
Ну и как ей скажешь такое. Зачем вообще рот открыл и рассказал про это преступление. Нужно иногда помалкивать.
— Этот Толя, руки наложил на себя, полчаса назад в камере. Совесть видимо замучила. — убираю графин обратно в холодильник.
— Боооже…. — всхлипывает. — Какой кошмар.
— Давай я со стола уберу. — предлагаю.
— Иди отдыхай, я сама все уберу. — отмахивается.
Я с благодарностью, целую в макушку, вдыхая родной запах и иду в кровать. Хочется лечь, закрыть глаза и не просыпаться пару дней.