Сквозь преграды
Шрифт:
Блюм вскочил и хотел подтвердить, что ему все ясно, но, стукнувшись головой о потолок кабины, резко сел. Китцингер, наблюдавший за Блюмом в зеркало сквозь щелочки прикрытых глаз, добавил каменным голосом:
– Никакой скидки. Никому! Есть сведения, что многие после госпиталя надеются выбыть из строя и даже рассчитывают на щедрые дары фюрера, словно война уже окончена. Поблажек ни-ка-ких!
Не успел Китцингер закончить разговор, как автоматная очередь прошила кабину. Шофер вздрогнул и, резко затормозив машину, упал грудью на руль. Сопровождающие
До госпиталя ехали молча. Китцингер злобно скрежетал зубами.
На полном ходу «опель-адмирал» влетел во двор, резко затормозил у высокого дерева. Блюм выскочил из машины, услужливо открывая Китцингеру дверцу. На крыльцо госпиталя вышел удивленный профессор Корф. «По какому случаю прибыло столь высокое начальство и почему меня никто об этом не предупредил?»
– Хайль, – хмуро ответил на приветствие генерал и, не глядя на окружающих, быстро прошел в кабинет Корфа. Блюм еле успевал за ним. По телефону Китцингер вызвал карательную экспедицию, указав район нападения партизан, затем обратился к Корфу:
– Немедленно представьте истории болезней выздоравливающих, я буду беседовать с каждым.
Корф стоял навытяжку, бледный, как стена, а в голове роились мысли: «Что случилось? Донос? Кто? За что?» На лбу выступила испарина.
– Выполняйте, – отчеканил Китцингер, усаживаясь в кресло.
Корф выбежал в коридор и, увидев Макса, потянул его зачем-то в кладовую, а затем в операционную:
– Представьте немедленно истории болезней на всех выздоравливающих. Где каптенармус? Немедленно приготовить обмундирование на выздоравливающих. Ну, живо! – Корф толкнул Макса в плечо и побежал по коридору, на ходу отдавая распоряжения.
Через несколько минут Китцингер уже рассматривал истории болезней, передавая их Блюму.
– Лейтенант Ромм Ганс Анке, 1918 года рождения, дважды легко ранен во Франции в 1939 году, настоящий диагноз: сильное расстройство желудка, невропсихоз. В госпитале находится полтора месяца, – Китцингер поморщился, строго посмотрел на Корфа и положил историю болезни в белую папку с надписью: «Вернуть в строй».
– Майор Мюллер Эрик Август, 1914 года рождения, ранений не имеет, дважды лежал в госпитале, диагноз: контужен, язва желудка. – В конце заключения в скобках стоял вопросительный знак. Китцингер подчеркнул вопросительный знак и отложил историю болезни в папку на выписку.
4
Алексей рассматривал содержимое чемодана капитана Шверинга, доставшегося ему «по наследству». В чемодане были: пара новенького парадного обмундирования, пачка ассигнаций, письма, серебряные ложки, красивая детская кукла, шкатулка палехской работы, а в ней много колец, серег, брошек.
Внимание Алексея привлекла фотолейка. Взглянув на Мюллера, высунувшегося в окно, Алексей незаметно спрятал ее на дно чемодана.
– Генрих, Генрих! Иди скорее сюда, – позвал Мюллер.
Алексей, опираясь на палку, подошел, выглянул из окна. Во дворе стояла легковая машина, окруженная четырьмя бронетранспортерами. Под окнами расхаживали немецкие солдаты в форме «СС» с автоматами на изготовке.
«Что бы это значило? – подумал Алексей. – Не за мной ли эта орава пожаловала? Да нет, слишком много чести для меня!»
А Мюллер, не отрываясь, смотрел на машину:
– Сам Китцингер прибыл, – сказал он тихо, заикаясь. – Значит, что-то произошло, если столь важная персона посетила госпиталь. Как думаешь, Генрих, зачем он здесь?
Алексей пожал плечами, наблюдая, как к машине подошли выздоравливающие офицеры и принялись рассматривать пулевые пробоины.
– Партизаны, не иначе как партизаны! – сказал один из них.
В глазах Алексея на мгновение вспыхнули радостные огоньки. Мюллер забеспокоился.
– Пойду послушаю, что говорят о приезде генерала.
Алексей размышлял, расхаживая по комнате: «Партизаны, партизаны, ну, а где они? Убежать, искать их в лесу? Предположим, найду, а дальше что? Гвардии старший лейтенант явился из вражеского стана! И это, хорошо владея немецким языком, пользуясь доверием врага, имея возможность продолжать борьбу… Нет… Нет!»
В палату вбежал встревоженный Мюллер.
– Генрих! Генрих!.. – от волнения он не мог выговорить ни слова и тяжело опустился в кресло.
Алексей налил стакан воды, подал ему. Мюллер с жадностью выпил.
– Генрих… Я пропал, – упавшим голосом сказал Мюллер, – пошлют на фронт. Генерал Китцингер сам отбирает офицеров для пополнения воздушного корпуса. Что мне делать? – Мюллер в панике схватился за голову.
Алексей затянулся сигарой, молча, слегка улыбаясь, посмотрел на него, потом сказал спокойно:
– А этот обер-лейтенант Босс? Ведь он же помог Гюнке получить отставку? Я слышал, он и тебе обещал все устроить.
Мюллер вскочил, зло сверкнув глазами и сжав кулаки.
– О, этот негодяй выкачал у меня все деньги, пять ручных и карманных часов. Да еще потребовал тысячу марок, и я вынужден был послать письмо домой, чтобы их выслали… Генрих, ты хороший, честный друг, посоветуй, как быть?
Алексей прошелся по комнате, погасил сигару и, остановившись около Мюллера, твердо сказал:
– Пошли ты ко всем чертям этого…
– Правильно! К черту, к черту эту свинью… Ах, но теперь уж поздно, совсем поздно… Меня ничего не спасет!
В комнату вошел Босс. Неопределенная улыбка застыла на его суховатом лице. Мюллер медленно подошел к нему. Оба настороженно смотрели друг на друга. Босс нагловато спросил:
– Эрих, вы получили перевод? Действуйте, пока еще не поздно. Время не ждет.
Мюллер побледнел от приступа нахлынувшей ярости. Он заложил руки за спину и крикнул на всю палату: