Сквозь преграды
Шрифт:
Алексей быстро встал:
– Что это значит, обер-лейтенант? Потрудитесь объяснить.
Босс постоял мгновение в нерешительности, затем повернулся и пошел по тропинке в направлении домика покойного профессора Корфа. По дороге он встретил Мюллера с двумя бутылками шнапса и свертком в руках. Босс козырнул ему и пристально посмотрел вслед.
– Генрих, – крикнул Мюллер, – что ты стоишь? Помогай скорее, а то уроню бутылки.
Но Алексей наблюдал за Боссом. Тот прошел было под окнами бывшего кабинета Корфа, потом возвратился, поднялся на крыльцо и скрылся
– Ну, что ты стоишь, как пень? – ругался между тем Мюллер. – Давай скорее… Я надеялся, что ты все приготовил…
– Эрих, – перебил его Алексей. – Босс что-то задумал. Он только что пытался говорить со мной, но я уклонился от разговора.
– И правильно поступил. Зачем заводить знакомство с этакой дрянью? Лучше посмотри, что я раздобыл в лавке… – Но, взглянув на расстроенное лицо друга, Мюллер с тревогой спросил: – А что случилось?
– Ничего особенного, – ответил Алексей.
Однако встреча с обер-лейтенантом сильно взволновала Алексея. «Что было нужно этому Боссу? Почему он сказал: “Вы еще пожалеете…” Странно…» – думал Алексей, не слушая возбужденную болтовню Мюллера.
5
Генерал Китцингер беседовал с гауптштурмфюрером Гетцем.
– Так ваше мнение, милейший, сводится к тому, что в расположении госпиталя действовала диверсионная группа русских?
Гетц развел руками:
– Не знаю, что и ответить, господин генерал. Это чистая работа… Действовала, видимо, десантная группа противника. Но пробраться через посты охраны, перестрелять десяток летчиков и так же бесследно скрыться… К тому же исследование трупов показало, что раны на теле убитых были нанесены из оружия нашего образца – пистолетов и автоматов. Калибр пуль 9 миллиметров, некоторые удалось извлечь, вот они.
Гетц достал пакетик и, вскрыв его, высыпал содержимое на стол.
Китцингер оживился. Ему очень хотелось еще раз упрекнуть гестапо в том, что борьба с партизанским движением в районе базирования аэродромов ведется слабо. В действительности же он был склонен думать, что ни диверсантов, ни партизан здесь и близко не было, что все возникло под действием винных паров, а потом – паника, в результате которой была открыта стрельба по своим же. Корф и другие офицеры стали жертвой этой суматохи. Но высказать свои предположения генерал не хотел, чтобы не снимать ответственности с гестаповцев. Поэтому он продолжал издеваться над Гетцем:
– Довольно-таки странно получается, если поверить вам, гауптштурмфюрер. Русские выбрасывают десант с нашим оружием? А зачем им такой балаган, милейший? Разве у них не хватает своего оружия?
– Но ведь, господин генерал, из показаний наших офицеров ясно видно, что русские были в форме немецких летчиков, а следовательно, для маскировки у них было и оружие нашего образца.
– Тогда покажите мне хотя бы один труп диверсанта! – гневно крикнул генерал, стукнув ребром ладони по столу. – Где он, я вас спрашиваю?! Ладно, гауптштурмфюрер, – устало махнул рукою Китцингер, – ваши соображения лишены всякого смысла, подписывайте акт и налаживайте свою службу… Должен вам заметить, что командующий доложит о случившемся вашему шефу группенфюреру Кляусу.
Гетц проглотил горький комок, подступивший к горлу, подписал акт. Это уже грозило его личной карьере.
– Господин генерал, – тихо произнес обескураженный Гетц, – а не кажется ли вам, что все происшедшее всего-навсего несчастный случай?..
– Что? – крикнул злобно Китцингер, догадавшись, о чем хочет сказать Гетц. – Запомните раз навсегда, гауптштурмфюрер, мне никогда и ничего не кажется, а если вам мерещится, бывают галлюцинации, обратитесь к психиатру. Можете быть свободны, гауптштурмфюрер…
Когда дверь за Гетцем закрылась, Китцингер тяжело вздохнул и глубже уселся в кресло. Его клонило ко сну. В голове был сплошной хаос: партизаны, диверсанты, несчастный случай, – не все ли равно? В конечном счете, никто не сумел предупредить это весьма неприятное происшествие.
В дверь тихо, но настойчиво постучали. Китцингер недовольно поморщился. Будто бы он никого не вызывал к себе. Нужно поставить у входа дежурного офицера.
– Войдите, – разрешил генерал и недоуменно посмотрел на робко вошедшего в комнату обер-лейтенанта. – Что вам угодно? – сурово спросил Китцингер, проклиная в душе непрошеного посетителя.
– Я обер-лейтенант Босс, – словно извиняясь, сказал вошедший…
– Ну и что ж? – оборвал его Китцингер. – Докладывайте, но как можно короче…
Босс оглянулся, словно его кто-то мог подслушать, и осторожно подошел к столу.
– Господин генерал, имею честь доложить, что капитан Шверинг застрелил профессора Корфа.
– Что?! – вскочил генерал. – Вы с ума спятили, обер!.. Ведь вы должны знать, что Шверинг обязан Корфу собственной жизнью. Вы отвечаете за свои слова или болтаете о том, что вам приснилось?
Босс растерялся. Он опустил голову и негромко, но решительно произнес:
– Я вам доложил то, что видел собственными глазами.
Китцингер вскочил с кресла и, разглядывая Босса в упор, спросил:
– Кто, кроме вас, видел это?
– Не знаю, господин генерал, но я точно видел: Шверинг стрелял по профессору.
– Еще один вопрос, обер-лейтенант. Вы не отведали вчера шнапса?
Босс, не моргнув глазом, отрицательно покачал головой.
Китцингер снял телефонную трубку и срочно вызвал к себе Гетца. Потом приказал Боссу:
– Останьтесь пока здесь.
Тщательное исследование трупа профессора Корфа, проведенное Гетцем и врачами, показало, что профессор был застрелен из парабеллума. Проверенный Гетцем пистолет Шверинга (он сделал эту проверку украдкой, когда Гундарев с Мюллером спали под кустом после сытного обеда) не дал должного результата: в обойме оказались все патроны и из пистолета не стреляли очень давно.
Выслушав доклад Гетца, Китцингер обратился к Боссу.
– Ваши подозрения, обер-лейтенант, необоснованны. К тому же этого никто не видел, кроме вас. Но то, что вы доложили, быть может, заслуживает некоторого внимания. Идите!