Сквозь сон
Шрифт:
Эти таблетки мне посоветовал и дал мой друг Владислав, неплохой такой врач, работающий в областной больнице в детской хирургии. Влад был другом детства, мы росли с ним в одном дворе, учились в одном классе, любили одних девчонок. Только он в отличие от меня вырос, а я походу так и остался в подростковом возрасте.
«Не собираясь взрослеть и брать ответственность за жизнь свою и близких», – как глубокомысленно утверждал мой отец, неизменно выбирая в пример Влада. Можно было, конечно, обозлиться на отца и Влада, но я и тут сберег присущий мне эгоизм. Не пожелав его растрачивать на споры со Степаном Ярославовичем и разрыв отношений с другом, не раз выручающем меня из беды.
Я слегка потянулся, стараясь растеребить
А секунду спустя резким движением скинул с себя одеяло, и, поднявшись с кровати, сел. Также стремительно я развернулся, и, спустив ноги с тахты, уперся подошвами в кофейный ламинат, покрывающий пол в комнате, так точно одним мигом обрел способность к движению. И лишь потом огляделся.
Моя однокомнатная квартира представляла собой: кухню с выходом на застекленную лоджию, прихожую, совмещенный туалет и ванну, и одну большую комнату. Она была обставлена небольшим количеством мебели, не потому как мои родители, заполняя ее, скупились, а потому как на том настоял я сам.
Центральное место в жилой комнате занимала широкая тахта, с двумя спинками имеющая короб для постельных принадлежностей. Спинки, как и само спальное место, были обтянуты бежевого оттенка тканью. Тахта для меня оказалась незаменимой вещью – удобной для сна и занимающей мало места. Она поместилась возле стены (разделив саму стену на два пространства) противоположной дверному проему в комнату, можно даже сказать диагонально ему. Напротив тахты на стене висела плазменная панель диагональю 42 дюйма с отдельно купленным ТВ-тюнером, комплектом акустики и DVD-плеером. Отец мой был почитателем хорошей техники, поэтому не жмотился, приобретая ее и мне. Под плазмой располагался стеклянный столик под DVD и диски.
Тахта своим месторасположением, с одной стороны (и это возле окна) касалась темно-коричневого кожаного кресла, а с другой подпирала (втолкнув в сам угол) компьютерный стол с необходимыми полками и отсеками, в которых стояли монитор, системный блок, МФУ, колонки, сканер, мышь и клавиатура. Естественно, компьютерное кресло у меня было кожаное с эргономичной спинкой и механизмом качания.
Шкаф-купе я согласился иметь только в прихожей, благо она оказалась просторной. Впрочем, в комнате в параллельном компьютерному столу углу находился пенал, хранящий постельное белье, полотенца и личные вещи. Он по большей частью прятался за открытой дверью, точно боялся меня. Оно как я его не раз намеревался выставить из комнаты. Однако мать опять же неизменно настаивала на его присутствии возле меня, словно стража оберегающего мой сон, и я уступал. Зная наверняка, лучше уступить, чем бесконечно выслушивать поучения Анны Леонидовны. Именно по данной причине я согласился с дизайном самой комнаты, где обои цвета бамбука переливались бриллиантовым блеском за счет люрексовых нитей. Это были дорогие обои, как и натяжной, перламутровый потолок с дополнительным потолочным выступом, расположенным над тахтой со встроенными в него светильниками.
Ремонт в моей квартире делали родители, точнее за него платили, оно как в свой срок (после развода с Маринкой) покупали мне жилье. По этой причине ремонт и дизайн квартиры был выбран ими.
Впрочем, меня итак все устраивало.
Взгляд мой скользнув по обстановке комнаты, сейчас замер на окне, прикрытом плотными темно-коричневыми гардинами. Я резво поднялся с тахты, и, подойдя к окну, отдернул влево гардинное полотно. И мне в глаза мгновенно ударили широкие лучи солнца, прошедшие сквозь двойной ряд стекол металлопластикового окна и сетчатую тюль. И все еще поигрывающие отдельными снежинками, чьи собратья плотно укрыли
Наверно, мне это показалось, но в сиянии желто-белого, солнечного сияния, изредка порхающие снежинки своими многогранными лучиками вызывали игру света, которая вспыхивала отдельными огоньками схожими с каплями росы или искорками костра. Их неспешное реяние, где-то там, в холодном потоке воздушных масс, чудилось таким отстраненным и неторопливым, как и сам этот миг моей жизни, в котором было даровано редкое душевное одиночество, не в смысле покинутости, лишь тишины.
Эту тишину, или возможную неторопливость хода жизни я как-то раньше не замечал, не потому что спешил жить, просто никогда о том не задумывался. Прожигая собственные годы частенько вечерами за компом в играх или с малознакомыми товарищами, девчонками в ночных клубах.
Развернувшись, я неспешно вернулся к тахте, и, наклонившись, поднял с пола пачку таблеток и чашку, внутри которой, также в преломлении лучей, колыхнулись и вовсе отдельными крохами света капли воды. От резкого того наклона в глубинах моей головы, что-то болезненно сжалось, а в животе тягостно качнулись остатки выпитого или переваренного. Мне, походу, лучшем было бы сейчас выпить, что-либо от головной боли и тошноты, а не снотворное. Но я экспериментировал, совершенно не задумываясь о собственном самочувствии, состоянии здоровья или побочных действия самих опытов. В том, не столько бравируя хорошим здоровьем, сколько ни о чем не размышляя. Оно как в тридцать два человеку присуще состоянии вечности самой жизни и мало кто думает о последствиях выпитого, выкуренного, съеденного. Я не говорю, конечно, о тех, кому со здоровьем не повезло, кого коснулась беда, в виде серьезного заболевания, или того, кто с этим заболеванием, болью, недостатком живет долгие годы. Говорю о таких выёживающихся лоботрясах, как я, которые косили от армии не по причине хвори, а потому как были слишком дороги своим родителям.
Медленно я принялся извлекать себе на ладонь таблетки из упаковки в количестве пяти штук. И количество, и сами действия я обмозговал уже давно. Думая, примерно так: «Пять или шесть таблеток, очевидно, сделают мой сон более крепким, и может я смогу запомнить происходящее со мной в теле Виклины. Потому как буду спать намного дольше».
Дело в том, что мне казалось, это именно из-за короткого промежутка времени нахождения во сне, я не запоминаю происходящее. Поэтому первоначально в эксперименте был предпринят алкоголь, затем таблетки.
Наконец, таблетки были отправлены в рот, я их заглотнул, даже не запивая, а после, подумав, добавил туда еще одну, и лишь потом выпил воду из чашки.
Полупустую пачку я, наклонившись, сунул под тахту, имеющую такие маханькие ножки, едва приподнимающие само дно над полом. Туда было сложно засунуть обертки от конфет, огрызки или шкурки от мандарина. Уверен, что мать в свой срок приобрела эту тахту именно из-за того, что я был и остаюсь большим любителем захламлять пространство под кроватью и креслами всякими отходами, порой дурно пахнущими, или мумифицирующихся. По этой причине в моей квартире отсутствовали какие-либо паласы, ковровые покрытия и даже малые половички. Чего там говорить, был я, так сказать, свином и не находил ничего зазорного в том, где спать – там потом есть и пить.
В этот раз я, однако, сунул пачку из-под таблеток под тахту, чтобы пришедшие ко мне (не важно, родители ли, друзья ли) не подумали, что я решил отравиться или там покончить с собой. Впрочем, по мне, конечно, не скажешь, что я могу даже подумать о прекращении жизни, не то, чтобы такое осуществить. Так как очень себя любил, будучи эгоистом.
Любил я не только себя изнутри, ну, там душу, личность, мысль, но и свое тело. Оно как был достаточно интересным. Как считали женщины обаятельным, красивым мужчиной.