Сквозь сон
Шрифт:
В тот самый момент, когда возле моего мозга сформировался кокон, мерцающие огоньки внедрились в его нейроны, те самые электрически возбудимые клетки, которые призваны обрабатывать и передавать информацию, имеющие не только ядра (тело клетки), но и отростки. Наверно, потому как нейроны соприкоснулись с огнями, и тем впитали их в себя, на самой поверхности укутанного мозга проступил сетчато-ажурный рисунок снежинки, повторяющий нейронные связи, где отдельные лучи, хвоинки превратились в отростки.
Мгновенная и очень резкая боль пробила теперь все нейронные связи, отростки, линии снежинки, и видимо все тело. Так, что я, будучи в сознании сказал бы, судорожно дернулись мои конечности, и зябь боли прошлась внутри позвоночника.
Может, так и было на самом деле, но я и прежде не ощущал собственного тела, а когда мозг укрыла сетчатая оболочка, ни в чем не стал уверен. Вместе с тем, я все же почувствовал, как не то, чтобы просто мозг, а именно сомкнутое в оболочку вещество вздрогнуло, передавая электрический разряд нейронам (сменившим огоньки на поверхности снежинки) и вязкий поток плеснулся куда-то вперед, в черно-матовое пространство, схожее с ночным небом. Впрочем, в котором практически полностью отсутствовало мерцание, движение звезд или в целом небесных тел.
Мой полет, того самого, что составляло взаимосвязанные нервные клетки и их отростки, впитавшихся в полотно снежинки, происходил столь стремительно, что я едва заметил, как внезапно и, одновременно, болезненно воткнулся в сияющую радужными переливами овальную массу, покрытую глубокими бороздами и извилинами. Казалось нарисовавшееся тело, изнутри едва подсвечивают сами морщинки, ложбинки, пролегшие по всей поверхности, особенно густо пуская насыщенный алый цвет в местах стыка извилин.
Лишь немного погодя я понял, что вижу перед собой подобный мне мозг, точно разгоревшийся в яркости маяк, противоположный моим голубым огням-нейронам. И тотчас испытал острую боль, потому как резко вошел, вплыл в само полотнище связей, зараз дернув ногами, руками и ощутив зябь боли в позвоночнике. А после тянущее состояние в голове, которое вроде повлекло за собой веки. Так, что открыв их, я увидел над собой далекую синь небосвода, прикрытую слева кривой ветвью дерева, на которой росли продолговато-заостренные листочки, снизу смотрящиеся тускло-зелеными.
Это было высокое дерево с округлой кроной и свисающими вниз тонкими ветвями. Кору ствола вишнево-коричневую покрывало множество неровных трещин, а сама она растрескалась на толстые пластинки. Всем своим видом дерево напоминало березу, так любимую и почитаемую жителями моей страны. Лишь необычный цвет его ствола да местами черные трещины указывали на какой-то незнакомый мне сорт, а может даже и сам вид.
Легкий ветерок, едва коснувшись зеленых, гладких листочков, секундой спустя огладил мое лицо, кинув на щеку плоский, длинный лист притаившегося возле головы куста пырея. Ветер, как и само растение, были такими теплыми, нежными, будто перегревшиеся на солнце. Впрочем, в аромате, принесенном ветром, ощущалась свежесть, сохранившаяся от недавно прошедшего дождя, а что верней напитанная духом расположившегося совсем близко водоема: озера, пруда или реки.
Тишина, весь тот срок сопровождающая меня, сейчас мгновенно сменилась на множество звуков. Не только быстрый стрекот сороки и вторящий ему с разных сторон беспокойный тек-тив воробьев, но и совсем близкий чуть поскрипывающий треск кузнечика, будто взыгравшего на хорошо настроенных струнах своей скрипки. А потом до моего слуха донесся слегка воспринимаемый окрик, в котором я расслышал знакомое имя, Виклина.
И как только я уловил, распознал или осознал это имя, владевшее моими мыслями последнее время, как и та, что его носила, резко поднявшись, сел.
Сел.
Потому как до этого момента лежал, и смотрел на небосвод и ветку дерева его прикрывающую слева.
И вот только когда сел, я попытался осмыслить происходящее. Не только изменение самой обстановки, исчезновение квартиры и моей комнаты, но и смену зимнего времени года на летний период.
А взгляд мой уже исследовал местность, представшую как раз перед ним. Это была пересеченная небольшими оврагами и невысокими вытянутыми кряжами равнина, поросшая высоким разнотравьем так, что порой в зелени трав просматривались большущие голубые, белые, фиолетовые полянки луговых цветов. Покрытые столь мне привычными дубами, липами, березами и даже кленами, длинные с крутыми склонами ложбинки, разрезали равнину в основном в поперечном направлении, порой врезаясь в возвышенности, у которых очертания вершин, как и самих склонов, обрисовывались плавными, ровными линиями. Зелень травы по мере удаления от более возвышенного места, где я сидел, похоже, усиливала яркость и на самом горизонте входила, или всего-навсего смешивалась с тонкой ниткой лазурной реки, и вовсе оттеночным пятном сходясь с небосводом. На всем пространстве равнины, что раскинулась передо мной, как и видимо справа, слева не просматривалось каких-либо построек, технических объектов, линий электропередач. А огромный желто-белый, будто лощенный диск солнца нависал над линией горизонта сравнительно низко, касаясь лазурной поверхности реки своим нижним краешком, толь восходя на небесный купол, толь наоборот собираясь его покинуть.
Еще чуть-чуть я разглядывал этот края, соотнося его с тем местом, где жил, находя общее не только в рельефе, цветовой гамме земли, неба, понимая, что, однозначно, нахожусь в средней полосе России, когда внезапно вновь услышал раскатистый, далекий окрик: «Виклина!» Очевидно, прозвучавший зов был родственен этому месту, и доплыл из-за моей спины, слегка даже качнув меня вперед. Потому я резко оглянулся.
И увидел позади значительно более плоскую местность, словно нарочно и искусственно выровненную. Поросшая зеленью травы и цветущим Иван-чаем, равнина оказалась жилой. И я смог рассмотреть и насчитать на ней около двадцати двухэтажных частных домов и широких пересечений улиц, а также высящихся возле них линий электропередач. Сами дома стояли в три ряда на приличном друг от друга расстоянии, не имея знакомых мне оград в виде заборов, плетней, калиток.
Возле ближайшего ко мне и крайнего в первом ряду дома я сумел (несмотря на приличное расстояние) увидеть легковую машину голубого оттенка и стоящего рядом человека. Позади этого небольшого селения раскинулся еще более обширный участок суши без видимых повышений или понижений земли, покрытый травами и, где-то возле горизонта более темными пятнами леса. А может это мне всего-навсего показалось.
Показалось, что небосвод подпирали темно-зеленые, бугристые всплески почвы.
Эта равнинная часть местности в отношении той, которая раскинулась низменностью, пересеченной небольшими оврагами и невысокими вытянутыми кряжами, была отделена взгорьем, на котором сидел я. Точно вставшая стеной, цепь холмистого плоскогорья поросла отдельными деревьями, подобными тому, что высилось возле меня. Только они не всегда были рослыми красавцами, местами лишь юной молодежью.
К яркости зеленой травы взгорья также примешивались розовые соцветия Иван-чая, которые порой создавали плотные полосы, а в высоту едва достигали полуметра. Впрочем, на равнинном участке его высота вряд ли превышала двадцати-тридцати сантиметров, хотя растение сберегало прямостоячие стебли, линейные листки и кисти соцветий, не только розовых, но и красно-пурпурного, и даже белого цвета.
– Виклина! Лина! – вновь послышался зов. И теперь я сообразил, что он долетел от ближайшего ко мне и крайнего в первом ряду дома, оттуда, где стояла машина и человек. Вернее, будет сказать женщина. Это я понял, также немного погодя, когда сосредоточил на ней собственное, прежде рассеянное, внимание.
Мне, однако, не понадобилось много времени, чтобы я определил или распознал в этой женщине не раз отмеченную во сне Синю. Хотя сейчас женщина виделась не сквозь дымку, а в живую, точнее говорить очень четко. Поэтому даже из такой дали я сумел определить в ней человека пожилого. Видимо, не правильно будет сказать старика, но однозначно, женщину преклонного возраста. Скорей всего она была ровесницей моей матери, а может и постарше. Невысокого роста и в отличие от Анны Леонидовны очень подтянутая, сухощавая, живая. Очевидно, ведущая здоровый образ жизни, занимающаяся спортом или чем таким подобным. Из этой дали черты лица Сини смотрелись несколько расплывчатыми. Однако я заметил, что длина ее лица больше, чем ширина. Притом на лоб, скулы и челюсть приходилась одинаковая ширина, а подбородок наоборот казался очень мощным, угловатым. У нее, определенно, спинка носа имела плоскую форму и большой, выпуклый кончик, а рот был не большим и не маленьким, а каким-то средним с заостренными, тонкими розоватыми губами. Такими же длинными, тонкими в виде бумеранга просматривались брови, под которыми располагались щелевидные, близкорасположенные глаза. Вроде Синя щурилась или принадлежала не к белой расе, а как пример к желтой, хотя чуть розоватый отсвет ее кожи говорил об ином. Впрочем, на то, что она все-таки являлась представителем белых, указывали соломенные недлинные волосы, передние пряди которых доходили до ключиц, а рваные кончики создавали впечатление небрежности или только модную стрижку боб. И тем обозначали, что женщина все еще следила за собой, вероятно, стараясь не отставать от веяний моды или молодых.