Сквозь стену
Шрифт:
— Феликс съест две порции, а мы с Мактавишем разделим одну на двоих.
Глава седьмая
— Я еще не решила, — сказала Элиза Коттон.
Косой луч света падал в окно. В плите ярко полыхал огонь. Кот Мактавиш сидел перед ней, прислонившись мордочкой к дверце духовки, которая была приятно теплой. Он насытился рыбой и находил вполне приемлемым слушать голоса Пенни и Элизы.
Пенни сидела на кухонном столе на «их половине», как она теперь стала ее называть, и болтала ногами. Она была одета в серые широкие брюки и старый белый свитер, принадлежавший Феликсу, когда
Элиза была высокой и плоской, точно доска. Наверное, она никогда не была привлекательной. Нос у нее был великоват, а глаза, казалось, обладали двумя свойствами, приписанными мистером Вордсвортом его идеальной женщине — они прекрасно подходили для того, чтобы предостерегать и властвовать. Поэт, если вспомнить, поставил еще и «утешать» в один ряд с этими значительными характеристиками, но во внешности Элизы не было ничего, наводящего на мысль, что ей можно приписать и эту черту. Она, энергично взбивая яйцо в чашке, бросила на Пенни своенравный взгляд и повторила только что сказанное:
— Я еще не решила. И сидение на моем кухонном столе — привычка, которую я терпеть не могу, так что слезай-ка.
Пенни повернулась, подцепила изюминку и положила ее в рот.
— Дорогая Элиза, не будь злюкой. Когда ты собираешься это решить?
— Когда буду готова. И теперь скажу, и никто меня не переубедит, я бы с этим не тянула, не дай я слово мистеру Брэнду.
— Ты обещала ему, что останешься?
— Нет, не обещала, как и он не просил меня об этом. Ради чего стоит здесь оставаться, когда мистер Феликс полон решимости в спешке жениться, а потом, уже никуда не торопясь, в этом раскаиваться? И если бы ты сказала, что сможешь здесь находиться больше пяти минут после его женитьбы, я бы ни слову не поверила, пока ты не поклялась бы на Библии.
Пенни потрясла головой.
— Мне ни к чему выбрасывать клятвы на ветер. Я бы в одну секунду, словно вспышка молнии, ушла. Мы могли бы уйти вместе, дорогая, поселиться в двух комнатах и брать на дом стирку или еще что-нибудь.
Элиза взбивала яйцо.
— Что я обещала мистеру Брэнду, так это выждать время и посмотреть. Если мисс Брэнд приедет сюда, я подожду и посмотрю, как мы поладим. Он сказал, что она, похоже, окажется в довольно неловком положении, если я уйду, и что он хотел бы, чтобы хотя бы вначале у нее все было гладко.
Пенни взяла еще одну изюминку.
— С электрическими плитами нет никаких проблем, когда ты к ним привычный.
— Я их терпеть не могу. Плита на другой половине была бы в полном порядке, если бы кто-то взял дело в свои руки.
У Пенни перехватило дыхание. Элиза серьезно думала о том, чтобы остаться. Изюминка стала вкуснее.
— Мактавиш любит кухню на той половине, — сказала она.
— Это оттого, что в ней водятся мыши, которых бы там не было, если бы кухней пользовались.
— Может, он надеялся, что они и сюда перебегут.
— Пустые надежды. Я мышей терпеть не могу. Любит он их или нет, но ни здесь, ни там их не будет.
Пенни пропустила это мимо ушей и взяла следующую изюминку.
— Если я займусь пирогом, а лучше сказать, каким-нибудь простеньким угощением на первый раз... Ты встретишь поезд или нет?
Пенни кивнула.
— Мне кажется, лучше кому-нибудь их встретить. Жутковато приехать в новое место и обнаружить, что никто тебя тут не ждет.
— Тогда ты не можешь идти в такой одежде, и сейчас самое время переодеться.
— Элиза, ты зануда.
— Надень свою коричневую твидовую юбку и приличный свитер, и твидовое пальто. Ветер
— Элиза, дорогая!
— Боже упаси чтобы он встречал ее! — сказала Элиза, сопроводив свои слова внушительным кивком головы.
Пенни ответила:
— Несомненно!
Затем она спрыгнула со стола и встала позади Элизы, потому что внезапно ее пробрала дрожь.
— Не представляю, к чему все это приведет, угрюмо сказала Элиза. Она взбила яйцо до безупречной пены. Теперь она стала смешивать ее с сахаром.
— Что Феликсу нужно, так это сохранять самообладание, или однажды они со своим норовом накликают беду. Характер у него был всегда достаточно скверный, даже когда он был еще маленьким мальчиком, и Феликс должен был переломить его, и смог бы, если бы, скажу я тебе, они хоть изредка оставляли его в покое. Если дитя так любит играть на пианино, отлично, почему бы не позволить ему? Это не моя причуда, но игра на инструменте дает все возможности, чтобы завоевать мир, как они сами говорят, а он нацелен только на музыку и всегда будет нацелен. Но зачем же тогда все время к нему придираться? «Феликс, ты должен пойти на пляж» или послать письмо, или пойти по поручению, или сделать еще что-нибудь, именно в тот момент, когда он занимается. И еще: «Ты не должен заниматься так много!», или «Почему ты не можешь наиграть нам какой-нибудь милый мотивчик?». Этого достаточно, чтобы испортить характер любого ребенка, если вы меня спросите, и превратить его в несносное создание! Это напоминает мне Мактавиша с его мышами, но когда это бедное бессловесное животное, вы его не осуждаете, однако когда речь идет о людях, называющих себя христианами и регулярно посещающих церковь, так я могла бы много чего сказать в их адрес, только я знаю свое место.
Пенни у нее за спиной сказала слабым голосом:
— Он так несчастен...
Элиза отмахнулась.
— Он распустился. Ему нужно следить за своим вздорным нравом. Ты послушай, что он сказал! Только сегодня утром миссис Бэлл спросила меня, с чего ей начать, и я сказала: «Займитесь прихожей и лестницей и наведите там порядок», но она вернулась и сообщила, что не осмеливается. И когда я спросила, почему, она мне поведала, что на лестнице стоит Феликс и поносит на чем свет стоит дядю Мартина и еще кого-то, чье имя он не назвал, но легко угадать, что проклинал он мисс Мэриан Брэнд, сожалея, что она не погибла в железнодорожной аварии, в которую попала. Миссис Бэлл, конечно же, была крайне удивлена. Я отослала ее убираться на старой кухне. Там вполне чисто, ведь я собственными глазами видела, как она все убрала, едва мы узнали, что приедет мисс Брэнд, но, я подумала, так она хотя бы не будет здесь вертеться, да и рабочие устанавливали там эту электрическую плиту. Она ушла, ворча. Но она права — нельзя говорить подобные вещи, и нельзя позволять чужим людям слышать такие речи. И если уж ты держишь приходящую прислугу, значит, всегда найдется кто-нибудь готовый раззвонить по всему свету о том, что происходит в доме, и в целях безопасности нужно хоть немного думать об этом.
Пенни сказала:
— Он не это имел в виду.
Элиза резко обернулась.
— И все-таки ему не следовало так говорить, и тебе лучше сказать ему об этом! Это правда, что он в своих речах зашел так далеко, что пожелал столкнуть мисс Мэриан Брэнд с обрыва и посмотреть, утонет ли она?
Пенни покраснела до корней волос.
— Он вообще ничего не имеет в виду, когда говорит такие вещи. Это словно крик, когда тебя больно ударят. А тетушки начали наступление на Хелен Эдриан, и он не в силах это терпеть.