Сквозь все преграды
Шрифт:
— Я ее расстроил? — Мэтью смотрел на нее в полном недоумении.
— Да, я уверена. Если, конечно, Джеймс сказал мне правду, прежде чем лег спать. — Элизабет вытащила из хлебницы большой каравай, который испекла вчера. — Ты настоящий Кейган, Мэтью. Невероятно упрям. Мариетта и так от тебя натерпелась, а тут еще стихи и серенады под окном поздно ночью. Честно говоря, я бы после этого вообще прервала с тобой всякие отношения.
— Черт возьми, Бет! Я же старался вести себя романтично! Хотел доказать ей, что люблю ее, потому и вел себя так. Что еще вам,
— Мэтью Иезекия Кейган, — строго сказала Элизабет, спокойно нарезая хлеб толстыми ровными ломтями, — ты прекрасно знаешь: в моем доме такой тон недопустим. А Мариетте нужна не романтика, а рассудительность и доброта. Кроме того, человек, которого она любит, должен быть честен.
Последняя фраза оскорбила Мэтью настолько, что он чуть не лишился дара речи.
— Честен?! Да я… да она… А кого это она любит?
— Пресвятые небеса! — раздраженно воскликнула Элизабет, вынимая из буфета масленку и горшочек со сливовым джемом. — Я имела в виду тебя, конечно. Ты просто смешон! Мариетта любит тебя, и если ты сам этого не понимаешь… Если ты этого не понимаешь, — продолжала она, не обращая внимания на его протесты, — значит, ты дурак, каких свет не видывал.
— Ну да! — саркастически сказал Мэтью, махнув рукой. — Она так меня любит, что скорее умрет, чем пойдет со мной под венец. Джимми тебе не рассказывал? Она уже раз сто отказывала мне. Вот как Этти меня любит!
— Пожалуйста, не преувеличивай. Конечно, она отказывает. Мариетта не верит в твою любовь.
— Неужели? — воскликнул Мэтью с притворным удивлением. — Ах ты, Господи! Ты уложила меня на обе лопатки! — Он театральным жестом хлопнул себя по лбу. — И как это я раньше не подумал?
— Не говори чепухи! — резко ответила Элизабет, поставив перед ним чистую кофейную чашку и сливки, которые вытащила из коробки со льдом. — Как она может поверить в твою любовь, если ты все время говоришь, что не собираешься жениться и хочешь навсегда остаться федеральным маршалом?
— Но я уже объяснил ей, что больше не хочу.
— Правда? Судя по словам Мариетты, ты не слишком старался убедить ее. — Прислонившись к раковине, Элизабет скрестила руки на груди. — Мэтью, скажи, пожалуйста, ты не заметил, что за последнее время Мариетта сильно изменилась? Она неважно себя чувствует.
— Конечно, заметил. — Мэтью слегка пожал плечами. — Я даже зашел к доку Хэдлоу, но он сказал, что скоро все будет в порядке и Этти перестанет мучиться от этого приспособления.
— Приспособления?!
— Ну, он, кажется, употребил другое слово… Какая разница? Ты ведь то же сказала Джасу. Насчет всяких там женских дел… приспособления или акклиматизации на новом месте. Я, правда, об этом не слышал, но Этти действительно больна.
— Я так и знала! — Элизабет покачала головой. — Мариетта думает, что тебе все известно, но я ей не верила. Ни один Кейган не стал бы вести себя так спокойно в подобной ситуации.
— О чем ты?
— Я говорю о твердолобом мужчине, который не может получше присмотреться к любимой женщине, чтобы понять, что ей нужно. И я говорю об упрямой женщине, которая не может поверить, что достойна любви. А теперь послушай меня, брат Мэтью. — Элизабет помахала у него перед носом кухонным ножом. — Все это время, начиная с вашей встречи в Сакраменто, ты убеждал Мариетту, что единственное твое желание — остаться федеральным маршалом. И говорил ты от чистого сердца — она это поняла. Теперь ты пытаешься убедить ее в обратном. Конечно, Мариетта понимает, что ухаживание за ней дается тебе непросто. Но дело в том, что она знает: ты можешь решиться на такое и ради любой другой женщины, которой захочешь обладать.
— Но мне не нужна другая женщина! — запротестовал Мэтью.
— Я знаю это, — сказала Элизабет, наливая ему кофе, — а она — нет. Если хочешь убедить ее в искренности своих чувств, найди искренние слова. Ты должен дать Мариетте то, что никогда не дал бы никакой другой женщине.
— Я могу дать ей только мою любовь! — сердито проворчал Мэтью. — Ни одна женщина не получала этого от меня. Но Этти в моей любви не нуждается.
— О нет! Ей нужна твоя любовь. Еще как! Конечно, Мариетта тоже ведет себя глупо, но только на первый взгляд. Подумай немного, и ты поймешь, почему она тебе отказывает.
— Значит, надо сделать что-то особенное… Дать ей то, чего я не дал бы никому другому…
— Раскрой душу. Поделись с Мариеттой тем, что никогда не рассказывал другим.
— Звучит не слишком убедительно.
— Слова — самый драгоценный дар, если идут от чистого сердца. Но сделать такой подарок нелегко: ведь тебе придется отдать частицу самого себя.
— Ну. — Мэтью устало вздохнул. — Хуже мне уже не будет. И что может быть хуже, чем читать стихи ночью под чьим-то окном? Но что я могу ей рассказать?
Элизабет покачала головой и грустно улыбнулась.
— Тут я не могу тебе помочь, брат, — при всем своем желании. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Придумай сам.
— Отлично, — пробормотал он.
Сняв чайник с плиты. Элизабет направилась к двери, но на полдороге остановилась и оглянулась на Мэтью:
— Я оставлю в твоей комнате тазик с горячей водой. Когда ты закончишь есть, она как раз немножко остынет.
— Когда я закончу?..
Мэтью посмотрел на стол. Он только сейчас заметил, что Элизабет поставила перед ним хлеб, масло, джем, кофе, сливки и сахар.
— А я и правда проголодался, — сказал он, взял кусок хлеба и подвинулся к теплой уютной печке.
Мэтью уже почти расправился с едой, когда обратил внимание, что бутылка виски исчезла.
— Элизабет Кейган, — сказал он громко и улыбнулся. Понятно: бутылки ему больше не видать! — Ты змея, Элизабет. Хитрая змея.
Глава 24
Мариетта спустилась в прихожую, держа маленькую черную шляпку в одной руке и черный жакет — в другой. Она собиралась уйти. Но в это время в дверь кто-то постучал.