Сквозняки
Шрифт:
Я побывал в Тадж-Махале, топтал Великую Стену, трогал пирамиды Египта, руины инкских городов, всё то что с детства мог видеть лишь на картинках. Несмотря на возраст я полюбил Диснейленд — видимо добирал то что недодали в детстве. Подозреваю, что и те, кто приводил в парк развлечений толстеньких отпрысков, использовали их только как повод. Я загорал на пресловутых Канарах, между управляющим банка справа, и членом правительства слева. Мы вместе пили пиво и болтали о политике. Они считали меня удачливым хакером, ведь я намекнул им, что работаю по компьютерной части.
Мало-помалу, привычная картина мира, изображённая на географических
Границы рухнули, исчезли, государства потеряли значение. Мешало, пожалуй, только разнообразие языков и диалектов, освоить которое я даже не помышлял. Но политические образования смешили своей нелепостью.
Неверно полагать будто другая сторона жизни осталась неведома мне. Я воочию увидел тех рахитных детишек, которыми нас пугали в «Международной панораме», женщин с обвислыми, как уши спаниеля, грудями. Но реальность оказалась куда страшней. Телевизор не передавал ни вонь, ни вкус тухлой воды, ни низкий гул мириадов насекомых, ни масштабов человеческой катастрофы.
Я побывал в трущобах, где понял, что Хрущёва ругали напрасно. Дома из картонных коробок, древесных обрезков и дырявой плёнки, что тесно лепились, занимая самые бросовые участки пригородов; трущобы, где вместо улиц чавкающая грязь, где змеи и крысы заменяют породистое домашнее зверьё; всё это совсем не то же самое, что малогабаритные пятиэтажки.
Случалось попадать под обстрелы и бомбёжки, нарываться на внезапные вспышки ксенофобии, присутствовать при переворотах. Я не привык к стрельбе и взрывам, но перестал пугаться понапрасну. Не каждый раз удавалось понять кто и за что воюет, поскольку не о всякой бойне сообщали по телевизору. И не понимая причин, я вдруг отчётливо понял мерзость войны. Да, вовсе не гниющие трупы навсегда отвратили меня от неё, а тупая бессмысленность.
Я остался индивидуалистом, но чувство глобальной несправедливости выросло в убеждение. Однако, даже обладая знанием, я не пытался изменить мир. Индивидуалист с убеждениями — не может стать большим, чем критический наблюдатель событий.
4.
Скоро я понимаю, что все известные мне ворота для гоблинов не секрет. Я уже больше часа мечусь по городам и странам, как костяной шарик по рулетке, но никак не попаду на зеро. Силы ещё есть, и я должен сбросить хвост, прежде чем они покинут меня.
Прибавляю, сделав ставку на скорость и выносливость.
Прага. Выскакиваю из метро «И. П. Павлова» и сразу на трамвай. Кажется двенадцатый — то что надо! Из трамвая выхожу в Бостоне, неподалёку от Массачусетского университета. Идёт дождь, но зонта не достаю — с ним не побегаешь, а темп терять жалко. Несколько кварталов и я ныряю в универмаг, на эскалатор. Поднимаюсь из метро в Харькове. С куртки льёт вода, волосы слиплись. Хорошо не зима. Ловлю удивлённые взгляды обывателей. На меня смотрят словно на придурка, умудрившегося как-то вымокнуть в метро. Ничего, граждане, там за спиной скачет ещё пара мокрых придурков. Опять трамвай, на этот раз в Ижевск… Не отстают. Прибавляю ещё. Где оно там, пресловутое второе дыхание? Сколько спортом не занимался близко его не видел… Вашингтон, станция «Арлингтонское кладбище». Здесь хоронят отборных героев. Сажусь на жёлтую линию еду до «Пентагона» — основного поставщика отборных героев для Арлингтонского кладбища. …Киев. Почтовая площадь. Поднимаюсь на фуникулёре в Тбилиси. Оттуда в Сингапур… Оглядываюсь. С тем же успехом я мог удирать по беговой дорожке стадиона. Мало того, гоблины подтянули свежие силы. Их уже четверо. Для удобства, каждому из преследователей я придумывал подходящее внешнему виду прозвище. Одного из новеньких я назвал Крокодилом, второго Громилой.
Итак, всё гораздо серьёзней. Они знали куда больше моего, по крайней мере несколько раз вышли наперерез, отсекая меня от удобных ворот. Правда, как я заметил, иногда это играло и в мою пользу — избыток знаний не позволял гоблинам сразу сообразить какие из ближайших ворот я выберу. Они распыляли силы, перекрывая те ходы, о которых я даже не был осведомлён. Да и держать в голове эту прорву прорв не легко — то и дело один из преследователей пропадал, видимо, сверяясь с какими-то картами, или связываясь с начальством. Однако понемногу они всё равно брали верх — их было больше.
Про квартиру в Питере придётся забыть. Кто знает, сколько времени гоблины следили за мной? И, кстати, любопытно, кто же они такие? По большому счёту моей голове всё равно от кого получить пулю, но она размышляла сама собой…
Нет я не ощущал себя всесильным демоном. Я, например, не мог проходить сквозь стены, опасался полиции, ведь в моём паспорте не было виз. Не во всякой стране можно гулять спокойно. В иные лучше вообще не соваться.
И ещё мне не хватало денег. Разных денег.
Наверное я мог бы безумно разбогатеть. На одном лишь маршруте Медельин — Майами. Много ли тот кокаин весит? А стоит прилично. Но я не желал оказаться однажды в канаве с дыркой во лбу, и потому занялся более спокойным бизнесом.
Приходилось ли вам пересекать польскую границу на пригородом поезде «Брест — Тересполь»? Тогда вы, наверное, слышали оглушительный хруст скотча — это срываются сотни повязок, которыми местные челноки привязывают к телу пакеты с контрабандным спиртом. Мне однажды пришлось. Это была единственная граница, которую я пересёк обычным манером. Мне тогда понадобилось набрать туристических буклетов для экспериментов с ассоциациями, но услышав хруст скотча, я забыл о буклетах. Я подумал, что не составлю слишком большую конкуренцию этим бедолагам. Что до закона, то на него я уже тогда смотрел косо.
Итак, я гнал водку полякам. Затем нашёл покупателей в Финляндии, где платили втрое больше. Водку я таскал по пол-ящика — всё же мой конёк лёгкая атлетика, не тяжёлая. Зато таскал часто. В день по десятку рейсов. Нашлись ещё кое-какие халтурки. Германские вьетнамцы брали у меня сигареты, русские — икру. В общем денежка капала понемногу, на жизнь хватало. И на путешествия.
Как только появились деньги я уехал от родителей, которых давно перестал понимать. Саранск мне не нравился никогда, и я купил квартиру в Питере.
Стал жить один. Не заводил себе никаких животных, даже рыбок, не желал иметь не только семьи, но и более-менее постоянной подружки. О детях и не говорю. Вряд ли тут дело в одной лишь скрытности. Гораздо важнее, что мне не хотелось нести ответственность, я боялся её. Слова Маленького Принца сидели в моей голове, словно высеченный из камня партийный лозунг. Ответственность! В неё всё дело и другие мне не указ. Те, кто заводят животных, семьи, детей, либо чихать хотели на ответственность (и таких я презирал), либо в состоянии были с ней совладать (к этим я питал уважение). Что до меня, то чихать не хотелось, но и сладить сил не хватало.