Слабое место жесткого диска
Шрифт:
– Чего ты хочешь? – тут же бросил Огородников, озираясь по сторонам и пытаясь понять, окружен уже дом или нет.
В ответ на его немой вопрос кто-то снаружи через мегафон настоятельно посоветовал нам выходить из дачи с поднятыми руками.
И тогда я понял, что если поступлю сейчас, как честный человек, то есть, если выдам ментам Огородникова, по одной дорожке с ним пойдут и Валентина, и Марина, и остальные проститутки, которые в максимально короткий срок успели стать мне дороги. А поступить так мне не позволит собственное джентльменство.
С другой стороны, которую тут же предоставил
Значит, оставался лишь один выход – сделать так, чтобы Петр Аркадьевич остался у меня на крючке надолго – до тех пор, пока я не смогу почувствовать себя в безопасности.
Вот я и принял решение.
– Надо его спрятать! – скривился я, соображая, где это можно сделать. Потом повернулся к присутствующим. – Запомните, вы все – жертвы насилия, заложники! Вы работаете в массажном салоне, и вас взяли преступники, требуя удовлетворения своих условий, чего-нибудь там еще, понятно?! Вы с Валентиной и с охранниками пришли договориться о деньгах; в милицию не сообщали, потому что такое было условие! Все вы дружная семья, а я ваш нанятый частный сыщик! Все понятно?
Огородников кивнул, обретая некоторое подобие спокойствия. Девочки закивали.
– Врача надо! – позвала бледная осунувшаяся Марина.
Только теперь я заметил, что Ира и Маша ранены, причем Машенька едва дышит, потому что пуля попала куда-то в живот, и она потеряла много крови. Кажется, она была без сознания.
В тот же момент в наши опьяненные запахом крови и одурманенные постстрессовой апатией головы ворвался второй мегафонный глас.
Ира склонилась над полом, ее начало рвать, Марина и Валентина тоже едва держались, кровь была повсюду, и я почувствовал подкатывающий к горлу комок.
– Идем! – заорал я на всю улицу и поспешил вниз, прижимая дипломат к груди. – Врача! Врача!
Валентина, открыв окно наверху и высунувшись в него, также начала призывать врачей; Огородников разрывался, решая, что делать, – остаться с ней или идти за мной.
Так как мой пистолет еще ни разу не стрелял, и, следовательно, не оставил в данном деле следов, а лицензии на него у меня не было, я хотел спрятать его за расшатанную доску в стене, надеясь на то, что криминалисты не обнаружат. Потом сообразил, что обнаружат, и лихорадочно понес его вместе с чемоданом в подвал, стараясь успеть до вторичного вышибания дверей работниками ОМОНа или кто там еще приехал нас брать…
Я успел только зашвырнуть дипломат и пистолет под крышку люка и накрыть его половицей, когда к нам в гости ворвались вооруженные ребята, а за ними поспешили врачи. Где-то в первых рядах маячил мой знакомый из криминальной хроники. С кинокамерой.
Огородников – человек, которого я не выдал правосудию только ради четверки женщин, с которыми связала меня судьба, и ради одной, в которую я, кажется, успел влюбиться, – посмотрел на снимающую нас камеру и глубоко вздохнул, вслед за мной подставляя руки приветливым наручникам, и я понял вдруг, что это старый и усталый человек, хоть и изрядная сволочь.
– Ну да, – тихонько ответил я, стараясь голосом
Он посмотрел на меня устало и даже без всякой злости и кивнул. Нас затолкали в машину, а тем временем первый из микроавтобусов «Скорой» умчался, увозя Машу в реанимацию.
– Да, – снова вздохнул я, с удовольствием вдыхая пахнущий резиной запах машины оперативников, – это будет просто.
Осень все более властно вступала в свои права и реализовывала погодные преимущества, равно как новоизбранные депутаты областной думы – свое политическое.
Я не просто так заговорил о них, облеченных народной властью – а с тем, чтобы приоткрыть завесу тумана над судьбой моего старого знакомого – Петра Аркадьевича Огородникова, за которого проголосовали почти восемьдесят процентов его родного Октябрьского района. И, если честно, если бы я жил там, мой голос был бы отдан ему же.
Ведь очень важно иметь к власти подходы, которые позволяют осаживать не в меру зарвавшихся ее представителей… будь то законодательная, исполнительная, журналистская или преступная.
Петр Аркадьевич и я встречались некоторое время назад, тотчас после того, как нас распустили по домам после почти трехсуточного задержания, и вместе со всеми женщинами этой истории, кроме медленно выздоравливающей Маши, мы обговорили все, что будем рассказывать на суде.
Затем Огородников, Валентина и я уединились, чтобы, по словам будущего депутата, обсудить условия «нашего сотрудничества».
– Петр Аркадьевич, – просто сказал я. – Вы же понимаете, что я не могу вернуть вам эти ваши записи. Разумеется, я забрал их с дачи, как только смог. И теперь они хранятся, разумеется, в надежном месте. Более того, – продолжил я, предупреждая его реакцию на уже сказанное, – с некоторых, самых интересных кадров я сделал копии и также спрятал их в различных местах. Знакомых у меня много, равно как и людей, обязанных мне жизнью. Поэтому в случае моей смерти или даже просто слишком долгосрочного отсутствия вам придется немного побеспокоиться. Простите, но по-другому договориться у нас с вами не получится. Я вам не доверяю.
Он пожал плечами и мог только философски вздохнуть, обменявшись взглядом с Валентиной Павловной.
И мы расстались с ним – вплоть до неприятной, но необходимой процедуры судебного разбирательства… Но и оно прошло, и теперь мы не видимся.
Катерину оправдали, потому что свидетелей, напирающих на версию самообороны было очень много (то есть мы все); Курилов также дал показания, к которым его принудили люди Огородникова, но зато остался жив и тут же смотал удочки, отбыв в родной Красноярск; три неразлучные подруги поджидают выздоровления четвертой, чтобы вместе с ней отправиться в Турцию или куда-нибудь еще – насовсем: коммерческий директор салона «Элита» выдал им весьма и весьма крутые «отпускные». Позавчера мы встречались в больнице. Маше уже значительно лучше, и скоро ее выпишут.