Слабость силы: Аналитика закрытых элитных игр и ее концептуальные основания

Кургинян Сергей Ервандович

Секьюритизация – это «сдвиг на полдивана», который элита безопасности (так и хочется сказать: «неоконсервативная элита») продавливает в своих интересах и в соответствии со своими проектными основаниями.

Ей противостоит элита комфорта (так и хочется сказать: «неолиберальная элита»), которая не желает сдать элите безопасности даже полдивана. Ибо полдивана, о которых я говорю,–это сотни миллиардов долларов и уступки позиций (последнее важнее всего).

Консенсусом двух элит является «диванность как таковая». Секьюритизация не посягает на комфорт как принцип. Она просто пытается придать этому принципу определенную эластичность.

Принцип

же остается консенсусным для двух рассматриваемых элит. Секьюритизация – вполне консенсусная игра. Что же касается содержания консенсуса, то, право, это содержание стоит рассмотреть повнимательней.

«Консенсус данности»

Неолибералы... Нео-неолибералы... Неоконсерваторы... Нео-неоконсерваторы... На самом деле, все эти «нео» ничего уже не выражают.

Комфорт как принцип. И страх как способ обеспечить эластичность этого принципа... «Жир» и «быть бы живу»...

Кто-то скажет: «А как иначе? Иначе и быть не может!» Очень важно зафиксировать, что это не так. И что в основе «двугорбости» («жир» или «быть бы живу») лежит представление о человеке как, так сказать, «машине страха и потребления». Такое представление адресует к пресловутым «кнуту и прянику».

Страх и жажда удовольствий – это действительно очень сильные человеческие мотивы. Но этими мотивами не исчерпывается спектр человеческих мотиваций. Более того, страх и удовольствия – это классические дочеловеческие мотивы. Человек не просто трансформирует набор возможных страхов и возможных удовольствий. Он перестает сводиться к набору любых возможных страхов и удовольствий. Подлинно человеческое – это и есть то, что находится по ту сторону любых страхов и любых удовольствий. Подчеркиваю – любых. Хоть грубых, хоть утонченных.

Итак, во-первых, человек не может быть машиной ТОЛЬКО страха и удовольствий. А во-вторых... во-вторых, он не является машиной. То есть устройством с заданными программами. Животное является такой машиной (конечно, машиной в расширительном смысле слова). Животное задано программами, именуемыми «рефлексы». Оно может эти программы комбинировать. Но оно не может, так сказать, «трансцендентировать» комплекс имеющихся у него программ. Такая трансцендентация возможна для животного только на уровне эволюции вида.

Итак, животное не способно к индивидуальной трансцендентации (выходу за рамки данных ему программ). А человек способен. Животное будет использовать реальность, например, греться у огня (ударила молния в дерево, огонь возник – животное греется). Но животное не будет порождать в реальности то, что природно не существует. Например, заниматься сохранением или искусственным производством огня. А человек будет. В целом это понятно. А детали уведут нас от существа дела.

Человек может преобразовать реальность. То есть актом своей деятельности вывести реальность за рамки существующего. То есть трансцендентировать реальность. Трансцендентация и есть выход за рамки, в буквальном смысле слова («транс» – выход за, «ценз» – граница, рамка). Преобразуя реальность, человек преобразует и самого себя. А преобразуя себя, дополнительно преобразует реальность.

Причем он ее не просто преобразует. Он преобразует ее в соответствии со своими идеалами. Он создает в мозгу конструкции возможного и желательного, не имеющие места в реальности. И он подчиняет себя воплощению этих (еще нематериальных на момент начала деятельности) конструкций.

Идеальный

образ (иначе – мечта) не просто застывает в сознании. Он в сознании формируется и оттуда изливается в жизнь. То есть в имманентное. А имманентное, меняясь, влияет на идеальность, то есть на трансцендентное. В высшем смысле, человек и есть возможность этих связей и взаимных влияний.

Для того, чтобы низвести человека к машинам вообще и особенно к «машинам страха и удовольствия», нужно забыть о том что есть такая возможность. И что эта возможность тождественна собственно человеческому. То есть высшему человеческому.

Такое низведение (редукция) есть тем самым игнорирование всего высшего в человеке. Причем если для неолибералов это как бы естественно (они и рассматривают человека как потребляющую машину), то для неоконсерваторов, которые через слово апеллируют к Богу, это ох как неестественно! И поэтому неоконсерваторы оказываются гораздо более уязвимы, принимая этот неявный «консенсус данности» (рис.6).

Здесь необходима одна существенная оговорка. Дело не в том, что рассматриваемое мною общество вообще запрещает идеальное. Такого общества нет. К этому не способно даже самое худшее из существующих обществ. А я вовсе не считаю западное общество худшим из существующих.

Что же запрещено?

В российской политике уже был использован сильный образ «мухи отдельно, котлеты отдельно». Заимствуя этот образ, могу сказать, что запрещено (причем в сугубо неявном виде) соединение «мух» и «котлет». При том, что «мухи» – это идеальное (трансцендентное), а «котлеты» – это, так сказать, обыденное (имманентное).

Иначе говоря, запрещено (вновь подчеркну – неявно) сращивание в обыкновенном человеке высшей и низшей мотиваций.

ТОЛЬКО СРАЩИВАНИЕ!

Высшая мотивация не запрещена. Она отделена от низшей. Ее роль низводится до некоего условного «утешения». На досуге или в особых экзистенциальных ситуациях (потеря близких, например) человек может удовлетворить высшую мотивацию, прежде всего, религиозным образом.

Но он не должен превращать эту мотивацию в мотор для реального личного (и уж тем более группового) поведения. Он может поплакать по любимой умершей мамочке и послушать пастора, который его утешит. И не даст чувству утраты выйти из берегов. Для этого утешения, снимающего опасную фрустрацию, есть отдельная территория и отдельное время. Тенденция состоит в том, чтобы эту территорию сокращать и это время сжимать.

Уходя с такой территории, человек должен оставить на ней свои трансцендентальные мотивации. Он не должен волочь их за собой в богооставленную реальность. Бог и не ждет этого! Он ждет успешности в реальности! И для достижения этой успешности допустимо очень многое.

Конечно, не беззаконие! И даже не имморализм! Но человек не должен измерять свою реальную деятельность стандартами идеального (в христианском случае – личностью Богочеловека). Он не должен мучиться тем, что нет соответствия между его деятельностью в реальности и этим идеальным мерилом. А главное – он должен быть успешным, то есть не отвлекаться на постороннее. В той реальности, где он должен быть успешным, ему нужно думать не о Христе, а, например, о биржевых котировках. И думать постоянно! Не будет думать постоянно – проиграет. Проиграет – не будет успешен. Не будет успешен – будет виноват перед Богом.