Слабым здесь не место. Охота
Шрифт:
Так и не поднявшись, охотник отползал назад, словно барахтаясь в снегу, когда пальцами вдруг нащупал эфес клинка.
Своего же клинка.
Ничто не способно успокоить воина, как ощущение рукояти родного меча в ладони.
Чувство контроля вернулось.
Костяник подтянулся еще ближе, приподнялся, опираясь на руку, и вторую обрушил в замахе, не сомневаясь в скорой смерти человека.
Немыслимый разбег остановил парный блок меча и топора. Затем рывок в сторону, оттолкнувший лапу прочь, и охотник вгоняет топор под самую шею. Удар не смертельный – металл
Переломанные когти вспахивают изрытый снег, не задевая охотника, который, уже встав на ноги, со всего размаху бьет второй раз в область шеи.
И снова неудача.
Существо еще дышит, но и клинок не застревает в неподатливой плоти, что можно считать огромным везением.
Тархельгас успевает увернуться, как и костяник, который хватает того за плащ.
Рывок.
Охотник уже приготовился рухнуть в снег, но по инерции его развернуло, и тот врезался в дерево, хотя могло показаться, что его лицо встретилось с кулаком сержанта Тана. Рассеченную бровь и струйки крови он не заметил, зато отчетливо различил звук рвущегося плаща.
Так Тархельгас освободился из захвата, следом парировав бросок исхудавшей когтистой лапы.
Или же это было не парирование? Скорее блок по касательной с уходом в сторону, так чтобы разогнать клинок вокруг собственного корпуса, придав металлу максимальное ускорение.
Движение, отточенное годами, едва не ставшее для него рутиной, затухание голосов в голове, полное спокойствие, несмотря на опасную близость духа котла, и он обрушивает меч на шею костяника.
Скрежет. Хруст, сменяющийся надломом, и голова существа падает на землю, пролетев полдесятка шагов. Уже после на бок заваливается и тело, освобождая зажатый топор.
Еще одна отрубленная голова на счету охотника.
Осознание случившегося пришло к Тархельгасу далеко не сразу. Он стоял, тяжело дыша, стараясь успокоить взбесившееся сердце.
Все осталось позади. Он выжил. Как и всегда.
Подобная мысль всегда приходила лишь на мгновенье позже, чем возвращались голоса. В остальном – полная отрешенность.
Зажав меч меж плеча и предплечья, охотник вытер клинок от крови, масла и серебра, убрав в ножны. Нечто подобное проделал с топором, счищая все о лоскуты оборванного плаща.
К Балесу Тархельгас подходил скорее по привычке – отдать почести погибшему в бою с гниющим. Иллюзий он не питал.
Исход был очевиден.
– Помогите, – вдруг прохрипел парень, подняв руку над землей, и тут же без сил та рухнула обратно.
Он дышал. Слабо. Распоротое плечо, рана на лице, разорванная куртка и грудь. И все же жизнь до сих пор теплилась в нем, не позволяя холоду поглотить его.
Тибурон присел рядом с Джувенилом, уже сжимая в руке кинжал. Слов о помощи тот будто не слышал. Собирался прекратить бессмысленные мучения.
Ему уже не раз приходилось проделывать подобное.
Охотник поднес металл к шее парня, когда его взгляд задержался на ранах, что располосовали грудь, чуть дольше положенного.
Заминка.
И Тархельгас начал опять проклинать все на свете.
Тархельгас проклял все на свете, но дотащил Балеса до врат, бросив носилки, едва оказался под защитой каменных столпов.
Лошадей ожидаемо не оказалось. Хотя охотник и не рассчитывал на удачу. Куда больше его беспокоила причина, по которой Таги вдруг покинула место, где ее оставили. Может, дело в костянике?
Хотя рано думать об этом.
Тархельгас вновь склонился над Балесом, переводя дыхание и восстанавливая силы. Носилки, сделанные наспех из срубленных веток и висельных веревок, выдержали переход, а вот охотник после схватки с костяником едва преодолел весь этот путь.
– Живой?
– Не знаю, – прохрипел Джувенил, стараясь говорить как можно меньше. Он был мертвецки бледен и слаб. Глаза мутные.
Тархельгас еще у тела костяника влил в него остатки спирта, прежде обработав каждую рану и уже после перевязав тем, что было под рукой. Осмотрев порез на плече и три рваных неглубоких следа на груди, он не обнаружил никаких осколков ни от хвоста, ни от когтей. Но это ровным счетом ничего не значило.
Не считая шока, состояние Балеса казалось стабильным, и чтобы оно таким и оставалось, охотнику были нужны мази из сумок Таги. В лучшем случае его следовало доставить к поселению и лекарю, если в Лихих Каида он вообще был.
– Держись. – Тархельгас приподнял свой потрепанный плащ, которым укрыл Балеса. К его облегчению, изорванные тряпки пропитались кровью недостаточно сильно, чтобы начать беспокоиться. – Еще немного – и подлатаем тебя.
Искать Таги было лишено всякой логики. Она найдет его сама. Поэтому, толком не восстановив силы, охотник перекинул петлю носилок через плечо и потащил Балеса к поселению.
Прерываясь на краткий отдых и по возможности перебрасываясь с парнем обрывками фраз, он прошел треть пути, когда в очередной раз остановился.
– Подыхать рано, – проговорил Тархельгас, говоря уже больше с собой, чем с ним, – поселение близко.
Он только успел подойти к Балесу, как вдруг услышал шорох меж деревьев. Не с вырубок. Со стороны леса.
Охотник уже было развернулся, вытащив меч наполовину, когда увидел Таги, медленно идущую сквозь деревья и снег.
– Если бы не твоя польза, подумал бы, что ты мое проклятье.
Тархельгас убрал клинок, пойдя к лошади навстречу. Она как раз вышла на вырубки.
Так охотник заметил, что ноги лошади от копыт до колен вымазаны кровью. Ее было немного – снег почти не оставил следов, а вот алые шлейфы на морде уже успели засохнуть.
Ран на теле он не заметил. Значит, Таги кого-то добротно приложила. Возможно, убила.
– Вижу, ты смогла постоять за себя. – Он подошел к сумкам, доставая еще одну небольшую флягу со спиртом, чистую ткань и мазь, за которую торговец заломил металла как за четыре отрубленные головы. – Нам тоже оказали теплый прием. Кому-то – больше положенного. – Кивок в сторону парня.