Сладкая мука любви
Шрифт:
Эмма заметила, как девушка подавила дрожь, и сердце ее сжалось от жалости.
– И он был убит выстрелом в спину? – спросила она так мягко, как могла.
– Да, – откликнулась Тэра, по-прежнему не поднимая глаз. – Именно в спину.
– Ну вот видишь! – воскликнула Эмма. – Это же очевидно, что папа не виноват, в этом и состоит доказательство! Ни за что на свете Уинтроп Маллой не выстрелил бы в спину человеку, будь то сам дьявол во плоти! Так поступают только люди низкие, трусы!
– Эмма, дорогая, я понимаю, как тебе хочется доказать невиновность отца. Я бы на твоем месте вела себя точно так же. Мы все, его друзья, верим, что он никак не причастен к убийству.
– Вряд ли стараниями Джеда Гарретсона, – с горечью заметила Эмма.
– То есть потому, что тот твердит, будто бы потерял землю в результате жульничества?
– Это ложь! Отец в жизни никого не обманул!
– Я знаю, дорогая, знаю, – тихо сказала Тэра и ласково сжала руку подруги. – Кому и знать, как не мне. Ведь папа был свидетелем игры. Сколько раз он повторял мне, что Джеду нужно смириться с потерей, раз уж так вышло. Но не такой это человек, вряд ли он когда-нибудь примет случившееся.
– Я не могу понять одного, – произнесла Эмма почти шепотом, скорее для себя. – Ведь врагами они стали шестнадцать лет назад. Почему же именно теперь вражда так обострилась? Должна быть конкретная причина того, что происходит последние несколько месяцев между Гарретсонами и Маллоями.
– Если бы знать…
Эмма искоса взглянула на подругу и прочла в ее лице глубокое сочувствие, искреннюю заинтересованность. Внезапное чувство благодарности захлестнуло ее. Пяти лет как будто не бывало, их дружба только окрепла в разлуке! Кроткая и непритязательная Тэра стоила десятка разодетых светских красавиц, все мысли которых сводились к драгоценностям и нарядам, а целью жизни было заполучить в мужья богатого наследника.
– Спасибо за все, – сказала она, пытаясь улыбнуться, – и прости, что начала этот разговор.
Тэра полуотвернулась, плечи ее поникли. Но уже через минуту она выпрямилась и прямо взглянула в глаза подруге.
– Давай сменим тему на более приятную, хорошо? «Господи, где же мой такт, где все мое воспитание? – с досадой подумала Эмма. – Все мысли только о себе, а ведь Тэра только что потеряла близкого человека! Тетя Лоретта возмутилась бы при виде такого отсутствия хороших манер».
Девушка лихорадочно искала иную, и впрямь приятную тему для разговора, но тут Коринна вышла на веранду и позвала подруг отведать десерт. Ее сопровождал аромат кофе и только что испеченного яблочного пирога.
– Я только что поняла, – сказала Тэра, когда они присоединились к остальным в столовой, – что успела рассказать тебе столько всего, а сама так и не узнала о Филадельфии. Я хочу знать абсолютно все о людях, которых ты встречала, и обо всех твоих развлечениях.
– Ничего страшного, мы можем поговорить об этом когда угодно.
Эмма просительно улыбнулась, хотя в душе знала, что ей все равно не избежать рассказов об ослепительной и пустой светской жизни.
Так оно и вышло. Бесконечно долго (или ей так казалось) она говорила о чудесах большого города, и все это время ее не оставляла мысль, что, в сущности, она мало узнала о настоящей Филадельфии, как мало знает о море пассажир судна, скользящего по водной глади. К тому же блестящая светская жизнь имела оборотную сторону, которая и заставила Эмму рваться назад, в Монтану.
Тетушку Лоретту она искренне любила, ей нравились ее знакомые. Но не все, отнюдь не все, особенно среди светской молодежи. Большинство из них жили в замкнутом изысканном мирке, где правили богатство и положение, где характер, ум, широта кругозора оказывались всего лишь приложением к ним и немногого стоили сами по себе. Эмма выросла на Западе, где жизнь была естественнее, проще, где человека ценили за личные качества и достижения, и ее невероятно раздражала необходимость общаться с каким-нибудь напыщенным ничтожеством. В Монтане трудолюбивого, открытого и честного, но небогатого ранчеро уважали не меньше, чем крупного скотопромышленника вроде ее отца, и вот этого Дерек Карлтон попросту не мог постигнуть, потому что с детства привык оценивать людей по их происхождению, богатству, количеству слуг, роскоши особняка и частоте выездов в свет.
Все это казалось ему весьма важным, но для Эммы не имело ни малейшего значения. Она так и не приняла для себя кодекс и систему ценностей светского общества и очень сомневалась, что из них с Дереком выйдет хорошая пара. Правда, как утверждал Дерек, он нисколько не возражал, что ее отец не получил все свои земли в наследство, а построил маленькую империю собственным упорным трудом. Он не раз говорил, что любовь закрывает глаза на такие вещи.
«Но что бы он сказал, если бы увидел меня моющей посуду или метущей полы в столовой после ухода гостей? Наверное, ничего. Он просто грохнулся бы в обморок, – думала Эмма позже, помогая Коринне убираться. – И вот поэтому мы вряд ли поженимся, пусть даже Дерек и нравится мне, пусть даже он утверждает, что сумеет сделать меня счастливой».
Они были слишком разными, слишком. Настолько, что от этого нельзя было просто отмахнуться. Но дело даже не в этом. Чего-то не хватало. Не хватало страсти. Что-то подсказывало Эмме, что любовь и страсть идут рука об руку, что все было бы иначе, если бы она по-настоящему любила Дерека.
Стоя посреди сияющей чистотой кухни, девушка невольно вздохнула.
Дерек. Он, без сомнения, привлекателен. Волевой подбородок, волнистые каштановые волосы, лукавые черные глаза. Он нравится женщинам, в том числе многим из ее подруг по колледжу. Голос у него негромкий, низкий, убедительный, его смех заразителен. К тому же он не какой-нибудь слабак, он плечистый и крепкий. Его манеры безупречны, образование блестяще, комплименты всегда свежи и оригинальны. Что еще? Губы мягкие, теплые, дающие… но поцелуи будят в ней разве что слабый отклик. Совсем другое дело…
Эмма окаменела на полушаге к двери и усилием воли оттеснила явившуюся мысль. Но та вернулась.
Совсем другое дело было, когда пять лет назад ее поцеловал Такер Гарретсон. А ведь она была тогда еще девчонкой!
Тяжело вздохнув, девушка вышла из кухни и поднялась к себе в комнату. «Ну и чего ради ты это затеяла? – спросила она себя. – Чего ради думать о своем недруге… о недруге своего отца?» Правда, он красив, как дьявол, и буквально излучает силу и мощь. Господи, да от одного взгляда на него дыхание занимается! Ужасный человек. Держится так, словно владеет половиной мира, а груб, как последний бродяга. Между ними стоят годы и годы взаимной ненависти, так что ни о каких дальнейших поцелуях нечего и думать. То есть, конечно, она и не думает – какая нелепость!
И вообще, лучше забыть о том, что было пять лет назад. Потому что он-то точно забыл.
Эта мысль должна была наполнить душу Эммы покоем, принести безмятежность, но вышло наоборот. Причесываясь, переодеваясь и укладываясь в постель, она упрямо воображала себе Дерека и его поцелуи, которых было множество. Но чем дальше, тем больше образ его ускользал, пока на его месте не образовалось попросту темное пятно. Пустота. Ничто.
«Чтоб ты пропал, Такер Гарретсон, – подумала она с бессильным гневом. – Чтоб ты провалился в преисподнюю, откуда явился!»