Сладкая мука любви
Шрифт:
«Что я делаю! – мелькнула мысль. – Это ошибка! Я не должна позволять ему…»
Позволять ему? Разве она просто позволила? Она ждала и не могла дождаться, и Такер услышал ее безмолвный зов – вот почему все случилось! Может быть, он тоже хотел этого, но не сильнее, чем сама она. А теперь уже поздно протестовать. Ни один из них не способен остановиться. Какое счастье! Потому что ничего лучше просто не бывает! Потому что это… наслаждение!
Такер целовал ее снова и снова, отстраняясь и снова приникая к губам. Поцелуи его были то нежными, то жадными, но каждый был откровением. Эмма знала теперь, что
Объятия Такера стали сокрушительными, болезненными, он совсем потерял голову, но Эмме была сладостна эта боль, она лишь добавляла наслаждения. А сама она? Почему молчал голос рассудка? Когда Такер вдруг оторвался от ее губ и начал осыпать поцелуями шею и плечи, Эмма, запрокинув голову, услышала собственный счастливый смех. Это было безумие – сладкое, упоительное безумие! Он желал ее, Такер Гарретсон, невозможно было обмануться в этом, невозможно насытиться его поцелуями…
Неожиданно он отстранился, и жестокое разочарование охватило Эмму. Он дышал часто и хрипловато. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Никакая сила на свете не могла бы заставить Эмму разжать руки, сплетенные на шее Такера. Он был потрясен не меньше, чем она сама, и это смутно радовало ее. Она по-прежнему прижималась к нему всем телом и потому слышала, как сильно бьется его сердце, ощущала все, что с ним происходит.
– Пропади все пропадом! – вдруг произнес Такер хрипло и снова впился в ее губы поцелуем.
Он хотел ее! Она чувствовала это так ясно, словно оба они были совершенно голыми. И она хотела его! Как же еще мог называться этот огонь в ее крови, если не желанием?
Они хотят друг друга, и все остальное уже не важно. Ни ранчо, ни земля, ни кровная вражда. Только он и его поцелуи имеют значение.
Ни ранчо, ни кровная вражда…
Действительность вернулась. Руки Эммы разжались, уперлись в плечи, попытались оттолкнуть. Тщетно.
– Хватит! Такер, перестань!
Эмма хотела выкрикнуть это, но лишь прошептала, едва слыша свой голос.
– Прошу тебя, прошу! Хватит! Так нельзя!
Когда ее мольба достигла сознания, Такер замер. Он все еще сжимал в объятиях ее нежное и податливое тело, все еще вдыхал ее особенный запах – запах лета и солнца. От страсти щеки ее пылали, а глаза были широко распахнуты, тревожны, как предгрозовое море. Он не мог выпустить эту девушку из объятий.
– Все верно, – произнес он с кривой усмешкой, – мы не должны были этого делать. Но я никогда не играл по правилам.
Он изнемогал от желания снова напиться ее свежести, ее чистоты, и потому опять склонился к приоткрытым припухшим губам.
– Нет! – крикнула Эмма, упираясь ладонями ему в грудь.
Такер прочел страх на ее лице, увидел слезы в глазах и разжал руки.
Поспешно он отступил на пару шагов, боясь снова не совладать с собой.
– Ты и правда думаешь, что это невозможно?
– Нет! То есть да! Я не знаю, не знаю! Я только не хочу желать… желать этого! – Эмма сделала неопределенный жест, как бы перечеркивая то, что случилось.
– Тогда лучше уходи!
Он не хотел, чтобы это прозвучало грубо, но против воли разочарование и досада сделали его слова резкими. С другими все было легче и проще. Почему же с ней все так сложно?
Нет, Эмма Маллой не должна догадываться, что с ним происходит.
– Мне надо было уйти раньше, гораздо раньше… Обещай никогда больше этого не делать.
– Это сделал не я, а мы оба. Ты хотела этого, так ведь? Имей мужество признаться.
– Только чтобы понять…
– Понять что?
– Будь ты проклят, Гарретсон, будь ты проклят! – вдруг крикнула девушка, подхватила юбки и бросилась прочь, оставив Такера одного в залитом лунным светом парке.
В дверях она чуть не налетела на Дерека.
– Представляешь, никакой телеграммы не было! Этот мерзавец сделал из меня дурака! Что и говорить, месть, достойная настоящего мужчины! Однако, Эмма, у тебя расстроенный вид. О чем шла речь? Что он сказал?
– Он… Боже мой, Дерек, я не хочу об этом говорить! Как-нибудь потом. Просто потанцуй со мной, и я снова буду в полном порядке.
Она почти насильно затащила его в зал. Веселье шло своим чередом, и это казалось очень странным. Музыка и гул голосов после тишины парка, яркие краски после полутьмы – все это обрушилось на Эмму, голова пошла кругом. Но она упрямо тянула Дерека танцевать.
Только заскользив вместе с Дереком по навощенному полу, она решилась обвести взглядом окружающее. Первым ей бросился в глаза Джед Гарретсон. Эмма досадливо отвернулась и с другой стороны зала увидела отца, что-то оживленно обсуждавшего с Коринной. Поймав ее взгляд, он весело помахал ей.
Все это было невыносимо, невыносимо! Невольный стон сорвался с губ девушки.
– Эмма!
– Все хорошо, Дерек, все просто прекрасно!
Но у нее возникла тоскливая уверенность в том, что ничего и никогда уже не будет прекрасно.
Глава 12
Такер толчком распахнул дверь и вошел в полицейский участок.
– Гилл!
Ответа не последовало. Никого. Такер обошел большой дубовый стол, заваленный бумагами, миновал этажерку с папками, пару объявлений с крупными заголовками «Разыскивается!», окно с опущенными зелеными жалюзи и выглянул в коридор, куда выходили двери обеих камер, сейчас пустых.
Шерифа нигде не было. Такер тихо выругался. В город он приехал по делам, а в участок зашел по дороге, чтобы потребовать у Уэсли Гилла объяснений. Время шло, ничего нового не происходило, и пора было выяснить, что, собственно говоря, делается для раскрытия преступления. Ждать возвращения шерифа Такер не мог, поскольку вечером предстояло клеймить молодых бычков – момент, весьма неподходящий для того, чтобы прохлаждаться в конторе Уэсли Гилла.
Поразмыслив, он решил оставить на видном месте записку и начал шарить среди бумаг в поисках чистого листка. И сразу же его внимание привлекла папка с надписью «Дело об убийстве Бо Гарретсона», лежавшая под стопкой газет.