Сладкая мука любви

Грегори Джилл

Она вдруг поняла, что к ней обращаются. Такер говорил негромко, медленно, насмешливо. Он снова пытался задеть ее.

– Я бы пригласил тебя потанцевать, солнышко, хотя бы потому, что ты немало потрудилась над своей прической. Но я не сделал этого. Знаешь, почему? Потому что этот номер не прошел бы.

– Этот номер? – повторила она, тщетно пытаясь собраться с мыслями.

Он стоял так близко! Почему она не отойдет хотя бы на шаг? Что он говорит? Сердце билось слишком громко, заглушая его голос. Почему ни с кем, кроме него, она не бывала такой беспомощной, такой нелепой?

– Ну да, этот номер не прошел бы. Гарретсон и Маллой кружатся в вальсе! Все бы попадали замертво.

– Вот уж не думала, что ты боишься мнения общества! Что касается меня, я дорожу только мнением своего отца. Поскольку он вряд ли пришел бы в восторг, увидев нас вальсирующими, то я, конечно, отказала бы тебе!

«Боже, что я говорю! Ведь это означает, что я отказала бы только ради отца!»

– Я хотела сказать, что пойду с тобой танцевать, только когда выживу из ума!

Такер улыбнулся. Это была именно улыбка, а не усмешка. Медленная, многозначительная улыбка. Без сомнения, он истолковал ее слова именно так, как она предположила.

Что, если он сочтет это поощрением и поцелует ее? Желание бежать боролось в Эмме с желанием – отчаянным желанием, чтобы он ее поцеловал.

– Если это все, что ты хотел сказать мне…

– Нет, не все.

Она уже сделала шаг прочь, и Такеру пришлось поймать ее за руку. Не сразу, но Эмма повернулась к нему. Он и впрямь хотел что-то добавить, но вдруг забыл, что именно. На обнаженном белом плече каскад локонов был очень черным. И тем белее, тем нежнее казалась кожа. Контраст искушал.

Что же, черт возьми, он собирался добавить?

– Ну? Если у тебя есть, что сказать, говори. Меня ждет…

– Жених? – Такер услышал собственный иронический смешок. – Насколько мне известно, он еще не заслужил это высокое звание. И заслужит не раньше, чем ты пройдешься по Мэйн-стрит голой.

– Как ты смеешь!

Эмма занесла руку для пощечины. Такер перехватил ее за запястье и рывком притянул девушку к себе.

– Значит, ты все-таки выйдешь за этого хлыща?

– Не твое дело! Отпусти, иначе закричу!

На сегодня с нее, пожалуй, довольно насилия. Сначала этот негодяй Слейд, а теперь еще и Гарретсон! В конце концов это может надоесть! И вдруг она поняла, что рука ее лежит на груди Такера, накрытая его ладонью, что он вовсе не удерживает ее.

– Я закричу! – повторила она, совершенно теряясь. Другая ладонь мягко легла на ее рот.

– Не нужно кричать, солнышко. Людям не понравится, если им снова испортят вечер. К тому же твой отец взбесится, начнется драка, и кто-нибудь может пострадать.

– Ну хорошо, кричать я не стану, – мрачно сказала девушка, когда рот ее оказался свободен. – Только ты меня отпусти, сейчас же!

Такер демонстративно развел руки в стороны, показывая, что не держит ее. Эмма бросилась прочь.

– Я вспомнил, что собирался сказать. Она остановилась и повернулась:

– Что же?

– Как твое здоровье?

– Как мое – что? – Эмма опешила.

– Когда мы виделись в последний раз, оно было не в лучшем состоянии. Ты даже упала в обморок. Я слышал, Док Карсон пару раз бывал у вас на ранчо. Так как твое здоровье?

– Превосходно! Я вполне оправилась. Просто полежала несколько дней. Одним словом, ничего серьезного. – Она помолчала, кусая губы, потом решилась. – Я должна поблагодарить тебя.

– Это ни к чему.

– Я лучше знаю, к чему или нет! – отрезала девушка и подступила к Такеру с внезапным гневом. – Маллой не то что Гарретсоны, они люди воспитанные! Если есть за что благодарить, я не постесняюсь это сделать. В тот день… – она запнулась, но заставила себя продолжить, – ты мне очень помог. Спасибо тебе.

– Тогда уж скажи спасибо и за другой день. Тот, что был пять лет назад.

– Понятия не имею, о чем ты! Такер расхохотался.

– Послушай, Маллой, почему бы нам наконец не поставить точку на том дне? Ты не хочешь выразить благодарность в словах. Может, сойдемся на поцелуе? Это меня устроит в качестве «спасибо».

– Что ты такое говоришь… Нет, что ты делаешь?! Эмма оказалась в кольце рук, а потом Такер мягко притянул ее к себе.

– Если не хочешь, я не стану этого делать, – услышала она. – Но только если ты скажешь «не надо». Говори сейчас, немедленно или молчи. Я хочу покончить с этим раз и навсегда.

– Я не понимаю…

– Молчи, Маллой!

И она умолкла. Она видела рот, видела приоткрытые губы. Медленно, очень медленно и неотвратимо они приближались.

Эмма замерла в томительном, сладостном, испуганном ожидании. Смутно она сознавала, что должна отбиваться, кричать. Но на нее в упор смотрели глаза, которые казались темными, а были на самом деле синими, как небо Монтаны. Однажды подняв на них взгляд, она не могла уже оторвать его.

Ведь ничего не случится, думала она. Ничего потрясающего. Это всего лишь поцелуй – обычный поцелуй, как любой другой.

Это было подобно безмолвному требованию, и ее губы уступили, раскрылись. Поцелуй был берущий, властный, и властным было объятие. Никогда раньше, прижимаясь в поцелуе, Эмма не сознавала, что прижимается к мужскому телу, точнее, не придавала этому значения. Поцелуй оставался поцелуем, только и всего. Но на этот раз она впервые остро ощутила все, что скрыто одеждой. Сладкий дурман заполнил ее, внезапная слабость заставила прижаться еще теснее. Неприлично тесно.

Господи, она ничего, ничего не придумала! Поцелуй мог, мог быть вспышкой молнии и раскатом грома, поцелуй мог потрясти весь мир! Волна дрожи прошла по телу, И Эмма не удержалась от стона удовольствия.