Сладкая неволя
Шрифт:
— Это какое-то безумие, — услышала она вдруг его голос.
— Почему? — прошептала она.
Он взял ее за плечи и взглянул прямо в глаза.
— Потому, что мы знакомы целую вечность. Мы выросли вместе, и я всегда считал тебя просто маленькой Глэдис, лазающей по деревьям в нашем саду. Никогда раньше я не видел в тебе женщину.
— Так сколько можно повторять, что я выросла? — усмехнулась Глэдис и нежно провела ладонями по его обнаженной мускулистой груди.
Зачем он остановился? Она не желает говорить, думать, отвлекаться от того, что происходит между ними сейчас. Да, она хочет его так сильно, что все
Ларсон словно прочел ее мысли, наклонился и принялся нежно касаться губами ее подрагивающих губ, будто дразня, но эта игра не могла надолго увлечь его, слишком велико оказалось искушение слиться в страстном поцелуе, который не утолял жажды любви, а только разжигал страсть.
Глэдис требовательно положила его руку себе на грудь, чтобы вновь испытать изумительную ласку. Ларсон застонал от нестерпимого возбуждения…
Несомненно, оба уже готовы были слиться в любовных объятиях, но в этот момент Глэдис услышала чей-то голос. Плохо соображая, что происходит, словно в тумане, она отстранилась от Ларсона, который тоже прислушался.
— Ларсон?.. Где ты, Ларсон?
Это было так неожиданно, что Глэдис едва не подпрыгнула от испуга. Она порывисто высвободилась из объятий Ларсона, который, наоборот, словно окаменел, и начала быстро одеваться и приглаживать волосы, чувствуя себя виноватой.
Ларсон проявил сдержанность и не суетился. Он спокойно застегнул рубашку и, к тому времени, как Тельма, а это оказалась она, появилась на кухне, оба были вполне одеты. Глэдис нервно схватила в одну руку тарелку, а в другую — полотенце, словно это помогало создать впечатление, что ничего не произошло.
Тельма остановилась в дверях, обвела их подозрительным взглядом. Ларсон выжидающе смотрел на незваную гостью и ждал, что же она скажет. Неловкая пауза затягивалась, и Тельма, поняв, что пора как-то объяснить вторжение, сказала:
— Я вернулась за сумочкой, а дверь была не заперта.
При этом она не спускала глаз с Глэдис, избегая взгляда Ларсона. Не выдержав напряжения, Глэдис покраснела.
— Так ты нашла свою сумочку? — спросил Ларсон подчеркнуто сухо.
Он не спеша направился к Тельме, которая перевела на него свой взгляд, мгновенно ставший абсолютно другим. Естественно, только Глэдис заслуживает порицания, на Ларсона это не распространяется.
— Пойдем, — бросил Ларсон Тельме.
Пропустив женщину вперед, он плотно закрыл за собой дверь.
Глэдис еще раз пригладила волосы и одерну, юбку. Что теперь делать? Выбраться потихоньку из кухни и пойти к себе? Она стояла в нерешительности некоторое время, как показалось, чуть ли не час, и прислушивалась, в надежде, что раздастся щелчок закрываемой двери. Но не услышала ни одного звука. Не может же она стоять тут целую вечность? Глэдис на цыпочках подошла к двери, приложила к ней ухо — ни звука. Тогда она потихоньку вышла.
Ларсон и Тельма находились в гостиной за закрытой дверью. Что бы там ни происходило, они позаботились о том, чтобы их никто не подслушал. Может, Тельма устроила скандал? Старается отвоевать мужчину, которого считает своим? А что она могла заметить? Разве что крайнее смущение на лице Глэдис, но этого мало, чтобы угадать, что было между ними с Ларсоном. А Тельме большего и не надо, в своих выводах она довольствуется малым. Поэтому, скорее всего, она поняла все с первого взгляда.
Глэдис почти бегом направилась в спальню. Там она, по крайней мере, чувствует себя в безопасности. Она заперла дверь и стала стаскивать наряд, который успела возненавидеть. Забросила одежду в дальний угол; больше ей этот костюм не понадобится. Какая же она дура, что устроила этот маскарад! Что ей взбрело в голову? Неужели решилась на подобный спектакль только из-за Тельмы, которая предложила ей раздавать эти чертовы напитки?
Да, импульсивность никогда не приводит ни к чему хорошему, решила Глэдис, уже лежа в кровати. Она сожалела о своем поступке. Если бы она не выставила все свои прелести напоказ, Ларсон не поддался бы искушению и не стал целовать и обнимать ее. Он продолжал бы относиться к ней, как к младшей сестре, к девушке, которую знает с детства, а не как к соблазнительной женщине, с которой можно заняться любовью.
Ларсон ласкал ее, и она отвечала на его ласки с такой страстностью, которой теперь устыдилась.
Глэдис почувствовала, как пылают ее щеки. Как она могла допустить такое! Следовало найти любой предлог, чтобы уйти, и Ларсон даже не посмел бы остановить ее. Можно было рассмеяться и выскользнуть из его рук, когда он только попытался поцеловать ее. Но она ничего не сделала, потому что желала его, хотела этих объятий, поцелуев, ласк, таяла от каждого прикосновения, задыхалась от счастья и наслаждения…
Девушка в отчаянии уткнулась головой в подушку, чтобы не слышать ни одного звука — ни тиканья часов, ни шума ветра за окном. Пусть мучительные воспоминания обрушатся на нее с сокрушительной силой в тишине и полном одиночестве. Может, после этого станет легче? Может, вместе с ними придет в голову какая-нибудь спасительная мысль?
Как вести себя с ним завтра? Сделать вид, что ничего не произошло? Как трудно придумать что-нибудь убедительное. Хотя, остается только дать понять Ларсону, что для нее происшедшее ничего не значит.
А если он ничего не скажет утром, она не затеет объяснения первой, как в прошлый раз. Будет молчать, пусть сам говорит, что хочет. Если же Ларсон начнет неприятный разговор, она скажет, что ей вспомнилось, как она была им очарована в детстве, и она на минуту представила себя той маленькой! Глэдис, захотелось узнать, как все могло быть. Потом она посмеется и только. Ларсон поверит. Мужчины легко верят в подобные байки. Нельзя позволить Ларсону понять ее истинные чувства, догадаться, что для нее все гораздо серьезней. Глэдис закрыла глаза и постаралась представить все так, как придумала. Вместо этого снова вернулись воспоминания прошедшего вечера, потом — всех недель, проведенных с Ларсоном в этой квартире. Она ворочалась, не могла заснуть почти до утра, потому что поняла, и мысль эта поразила ее до глубины души, — она по-настоящему влюблена в Ларсона.
На следующее утро Глэдис встала разбитой. Но настроение не было подавленным, тяжелые мысли больше не мучали, наоборот, в памяти всплыло тс неожиданное открытие, которое она сделала перед сном. Глэдис надеялась, что к утру иллюзии рассеются, и она, трезво все оценив, поймет, что заблуждалась. Но нет, сердце трепетало от сокровенных слов — «люблю Ларсона Редгрейва»!
Она влюблена в человека, который вчера буквально потерял голову из-за нее. Вряд ли он любит ее, но она — желанна.