Сладкая приманка (сборник)
Шрифт:
Я хотела поднять руку, чтобы ощупать кожу на лице, потому что чувствовала саднящую боль на лбу и щеках, но с удивлением обнаружила, что не могу этого сделать, просто сил не было…
«Сколько же я проспала, что так ослабла?»
Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать. Дверь открылась, и в палату вошел Игорек с большим пакетом в руках. Увидев мой взгляд, устремленный на него, он немного смутился, но быстро взял себя в руки и воскликнул весело:
— Ну ты, мать, и спишь! Мне бы так научиться…
Настроение мое, ровное и спокойное с момента пробуждения,
«Лицо!» — ужаснулась я и тут же потребовала:
— Зеркало! И никаких возражений! Или ты приносишь мне зеркало, или я с тобой вообще не разговариваю ближайшие пятнадцать лет!
— Да нет у меня с собой зеркала! — забормотал Игорек. — Где я тебе зеркало возьму!
— Иди у любой медсестры попроси! Игорек! Ну пожалуйста! Ну, я приказываю тебе, Игорь! Как женщина, которая тебе нравилась когда-то…
Видно, последняя фраза его то ли испугала, то ли насторожила. Но он покорно поднялся и пошел в коридор. Вернулся он подозрительно быстро, думаю, что зеркало с самого начала было у него в кармане. Он же не мог не догадаться, что прежде всего мне захочется на себя взглянуть….
Зеркало он мне протягивал настолько смущенно, так глаза отводил, что я приготовилась увидеть самое худшее… Я вспомнила своего соседа-пенсионера дядю Володю, который в войну был танкистом и горел в танке. Лицо у него было… Стоило мне подумать, что у меня теперь будет такое же, как я чуть сознание не потеряла…
Откуда только силы взялись, но зеркало я взяла у Игоря и поднесла к глазам… Разглядывала себя долго… А потом уронила руку на одеяло и улыбнулась Игорьку.
— Зря ты боялся, дурачок! Это я переживу. Если и останется несколько шрамов, то не на самых заметных местах… Я, конечно, не врач и не специалист по ожогам, но, кроме волдырей, ничего особенно страшного не вижу… Думаю, что обойдется…
Игорь облегченно вздохнул. Я сняла с него тяжелый груз… Представляю, каково было ему на меня смотреть и делать вид, что со мной все в порядке…
— Теперь отвечай быстро и точно. Я уже устала и не смогу долго с тобой разговаривать.
Игорь кивнул с готовностью.
— Как Григорий Абрамович?
— Плохо, — нахмурился Игорь. — Лежит здесь же, на втором этаже, в сознание не приходит. Две пули в голову, одна — в легкие… Но врачи надеются — выкарабкается…
Я прикрыла глаза и скрипнула зубами.
— Сволочи! — пробормотала я. — Вопрос второй. Этот… Гиря и все остальные… Что с ними?
— Какой Гиря? — не понял Игорь.
— Заключенный из лагеря, — пояснила я.
— А-а, эти… Ну что с ними может быть? Сдали милиции, их повезли куда-то в другую зону…
— Узнаешь, в какую и кто дело их будет вести. Это через прокуратуру можно узнать… — приказала я.
— Понял… — пожал плечами Игорь, хотя видно было, что ничего он не понял.
Но объяснять я ничего не хотела…
— Теперь вопрос третий. Краевский опять вышел сухим из воды?
— Ну, это и не вопрос даже, — уныло пробормотал Игорь. — Ты и сама знаешь — мы, наверное, никогда от него не избавимся…
— Отставить нытье! — перебила я его. — Никакой паники! Краевский от нас не уйдет! Операцию его на этот раз мы провалили?
Игорь кивнул, но без всякого энтузиазма.
— И вопрос последний. Тебе, Игорек, идти не пора?
— Нет… — ответил он машинально, но тут же спохватился: — То есть пора, я хотел сказать… Меня там Кавээн ждет… Каждому из нас отчет приказали составить индивидуально, вот мы вместе и мучаемся…
Он уже подошел к двери, как вдруг спохватился:
— Да вот же! Тебе принес! Персики. Твои любимые… Ждем тебя… Долго тут не валяйся… Нам одним там неуютно как-то.
— Ладно-ладно, Игорь. Иди! За персики спасибо.
Он опять подошел ко мне близко, наклонился, но на лицо мое старался не смотреть, гад такой!
— Меня просили не говорить тебе, но сегодня к тебе Чугунков собирался зайти. Он, говорят, специально в Тарасов к тебе прилетит…
— Кто говорит? — спросила я.
Игорь смутился:
— Кавээн говорит…
Я улыбнулась:
— Ну, дядя Саша зря говорить не станет…
И закрыла глаза, чтобы еще раз с ним не прощаться…
Как только я услышала, что дверь палаты за Игорем закрылась, слезы сами потекли из глаз… Ну почему я всегда должна быть сильнее этих крепких и здоровых мужиков?! Это же несправедливо, в конце концов… Ему, видите ли, страшно на мое лицо смотреть! А мне не страшно? Там же живого места нет! Сплошные волдыри. А мне даже поплакать при нем нельзя! Чтобы не расстраивать его, не пугать еще сильнее… Им без меня неуютно, видите ли! Спасатели чертовы! Самих вас кто бы спас от страха вашего перед жизнью! Я вот на всю жизнь могу теперь уродиной остаться, а должна улыбаться, глядя на него!..
И я разревелась по-настоящему… Все оплакала! И ожоги свои, и испорченное лицо, и неудавшуюся любовь с Сергеем, и судьбу свою проклятую, что заставила меня заниматься мужской работой, и вообще — всю свою жизнь… Плакала не меньше получаса…
А потом мне просто надоело… Я лежала на спине и прислушивалась к своим ощущениям…
Страшно мне жить или нет? Сразу так и не скажешь…
Болят ожоги? Болят… Лицо изуродовала? Честно сказать — не знаю… Вполне возможно, что и нет… я же сказала Игорю, возможно, и обойдется… В крайнем случае — пара шрамов останется, один — на шее, один в верхней части лба… Если челку отпустить, ничего не будет видно…
Ну, еще что? Какие у нас еще неприятности? Работа у меня — мужская? Разве? Я же не рядовым оперативником работаю, который, кроме разбора завалов, не видит ничего… Я — психолог, причем экстремальный психолог, да к тому же довольно высокой квалификации… Много мне встречалось психологов-мужчин? Да, пожалуй, ни одного. Читала только, что такие были — Юнг, Фрейд, Фромм и все остальные, что уже после них… И то самую интересную свою идею по поводу единства тяги к жизни и тяги к смерти Фрейд, кажется, у женщины позаимствовал, у Сабины Шпильрейн… На что же я жалуюсь?..