Сладкие грёзы
Шрифт:
Поворачиваюсь у подъезда и, разведя руки в стороны, пожимаю плечами.
– Просто брось меня уже. Все, баста, Сташенко, – кричу ему, хохоча и задирая голову, пока меня освещает фонарь под навесом. Соседи наверняка уже перекрестились три раза и вызвали полицию. Кто-то еще не спит, всяко наблюдает за моей истерикой.
– Я наркоман, порченный товар, плохой мальчик. Аларм, беги, иначе девушку у тебя отобью, – машу на прощание рукой, игнорируя крики в спину.
Лишь в подъезде, где пахнет моющим средством и тихо шумит телевизор в подсобке вахтера, сползаю по стенке. Ткань футболки шуршит от соприкосновения с шершавой стеной. Дом у нас элитный: не страшно сесть на пол или к стенке прислониться. Ни оплеванного лифта, ни загаженных углов. Поэтому без опаски устраиваюсь на холодном бетоне, вытягивая ноги, и достаю из смятой пачки последнюю сигарету, разглядывая ужасающую картинку – рак легких. Какая гадость, никакой эстетики.
Так бы и собирал пыль с пола, пока меня внезапно не накрыла маленькая тень. Кто-то настойчиво тянул за рукав, будто пытаясь поднять. Открываю один глаз, затем второй. Спутанные светлые волосы и испуганные большие глаза на худом лице.
– Ты мешаешь мне морально разлагаться, – бурчу, игнорируя попытку поднять меня. Девочка молчит, губы сжаты, но с упорством носорога она толкает меня в бок и знаками выказывает беспокойство.
– Ну что опять? – закатываю глаза, позволяя девчонке прижаться крепче, и утыкаюсь носом в светлую макушку, когда Васька забирается мне на колени, продолжая сжимать хлопковую ткань.
– Она опять не ложилась, тебя ждала. Ты где шастал вообще?!
Не люблю детей. Никаких. Ни подростков, ни маленьких пупсов, точно из магазина игрушек. Они гадят, орут и постоянно что-то требуют. Вот прямо как сейчас. На меня в упор недовольно смотрит Федька Соколов – сын Аллы. Год назад я дал ей шанс выбраться из наркотического болота, которое засасывало ее все глубже. Точнее, вначале предложил купить у нее сына. Шутки ради, нужен мне какой-то сопляк – сдал бы в ближайший приют. Но она отказалась, согласилась на лечение.
Тогда я впервые поверил, что человек может все. Возможно, чуточку больше. Только не справилась, не смогла – очередная ломка стала отправной точкой, и спустя три недели лечения Аллу нашли мертвой. Так бывает, это жизнь. Кто-то умирает, кто-то живет – дети становятся сиротами, как Федя. Он просто сбежал из приюта после оформления и долго бродил по городу, пока его не нашли спустя неделю. А с ним была молчаливая глухонемая девочка. Оба грязные, худые и с несчастными глазами, как у того щенка. Фу.
Ненавижу детей. Честно.
– Сдам вас обратно.
– Месяц уже обещаешь, – иронично ответил мелкий, разводя руками.
– Прямо завтра и сдам. Вы у меня как бы незаконно, – пожимаю плечами и слышу тихое дыхание. Ну, блеск, мелочь на мне заснула.
– Так заплати кому надо – денег куры не клюют, – у Федьки ни стыда, ни совести. Вообще без комплексов парень. Всего-то несколько месяцев назад в трубку ревел, просил маму найти и спасти.
Я не знаю, зачем продолжаю их кормить, одевать и пытаться что-то там вырастить. Мне не нужны ни эти дети, ни любые привязанности и отношения. Я не добрый самаритянин, даже собаку себе не взял. Тем более просто ужасный опекун, который заказывает на дом пиццу и беззастенчиво эксплуатирует детский труд – они постоянно убирают в квартире мой хлам. Бывшему наркоману никто не доверит детей, даже обычную опеку. Осенью их нужно отправлять в школу, подыскивать специальный класс для Василисы – настоящее имя которой я до сих пор не знаю, это Федя ее так назвал, – решать кучу проблем.
Есть соцопека. Есть приюты и места. Где о таких детях позаботятся лучше меня.
– Ты долго будешь умирать на полу подъезда?
– Вечность.
– Ладно-о-о… тут просто соседская овчарка где-то нассала…
– Отберу зефирных мишек.
– Всем скажу, что ты педофил, – фыркает Федя и, задрав нос, шагает в сторону лифта, крикнув по дороге:
– Ваську донеси, у нее режим!
И с каких пор мною командует восьмилетний сопляк?
Глава 6
Забавная ситуация в нашей стране с женщинами за тридцать – они через одну пытаются показать миру свою циничность, однако выходит из рук вон плохо. Половина или разведена, или находится в несчастливом, давно изжившем себя браке. Несчастные, озлобленные и… неудовлетворенные.
Одна такая голодными глазами смотрит через стол в конференц-зале, истинная «принцеждалка» и мисс «янетакаякаквсе». Она тяжело дышит, периодически хватается за стакан и отчаянно пьет воду, все сильнее отдергивая ворот своей полупрозрачной блузки. Вокруг серьезные мужчины, наш новый спонсор – Вадим Сафронов – пытается не скосить глаза и нервно дергает ножкой под столом.
Улыбаюсь, прикусывая указательный палец, и наблюдаю за этой картиной. Женщинам за тридцать в хорошей форме и с деньгами не нужны твои деньги. Романтика тоже стоит далеко не на первом месте, хотя в душе она жаждет быть девочкой не на раз. Рано или поздно любая, даже самая ретивая, начинает задумываться о серьезности твоего отношения к ней. Рената Литвинчук пока об этом не думает. Зная, как воздействует на мужчин постарше вокруг, отчаянно косит взгляд в сторону меня. Рома-то ей не доступен – у него бабочки в груди, цифры в ушах и вата вместо мозгов. За мужское достоинство его сейчас крепко держит Анька, поэтому Сташенко весь в делах и обсуждает сумму вкладов.
– Мы проведем благотворительную акцию…
Хватаюсь за край стола, заметив, как дергается будто от разряда тока Рената. В принципе, нигде внутри меня не ёкает, но эта игра в гляделки доставляет удовольствие. Приятное времяпрепровождение с последующими возможностями на вечернее развлечение. Все лучше, чем спать и видеть кошмары. Сегодня они вернулись под утро обрывками, поэтому мне нужна разгрузка.
Просто развлечение. Таблетки у меня Рома отобрал с утра.
Скотина.
Гад.
Мои права нарушены: эй, люди, где ваша хваленая Конституция!
– Безусловно, я всегда рад вложиться в искусство и сделать его более доступным. Мои люди свяжутся с вами, чтобы предоставить выставки моей коллекции картин, – заявляет Вадим и пожимает руку поднявшемуся со стула Роману. Косой взгляд его синих глаз словно кричит мне: не вздумай все испортить!
– Никита Евгеньевич? – растягиваю губы в улыбке, пытаясь выглядеть как можно дружелюбнее.
Судя по недоумению на круглом лице и парочке морщин на лбу у Сафронова – перестарался. Покачиваюсь в удобном кресле директора, сидя во главе стола. Остальные гости стоят, ждут от меня каких-то действий. Особенно Рената – она представляет интересы Сафронова и должна с нами тесно работать. Очень тесно. Поэтому облизывает темно-вишневые губы, уничтожая часть помады, и приоткрывает рот.