Сладость твоих губ нежных

Масодов Илья

На следующий день в детдом приезжают люди в военной форме, они ходят по всем комнатам и всё осматривают, даже заглядывают под кровати, снимают портрет Ленина в красном уголке, словно ищут за ним дверь в неведомый мир, а портрет Сталина не снимают, потому что за ним никакой вредной двери быть не может, наконец тётю Клару и Катю с Верой увозят на машине в город, чтобы допрашивать как свидетельниц. Там они попадают в большое здание, построенное из светлого камня, в котором так чисто и сухо, что вчерашний дождь кажется явлением потусторонним, Катю приглашают в кабинет, где пахнет мебельным деревом и чернилами, она садится на стул, стесняясь

своих грязных колгот и казённой курточки, заляпанной присохшей грязью, напротив неё за столом сидит сухощавый мужчина с прокуренным лицом, он листает какие-то бумаги и неподвижно всматривается в них, быстро двигая маслиновыми глазами, у которых жёлтые белки, перед ним стоит стакан в витом железном подстаканнике, и в стакане - дымящийся светлый чай.

– Котова, Катерина?
– вдруг говорит он, не отрываясь от своего занятия, словно обращается не к Кате, а к кому-то ещё, кто есть в комнате, но кого Катя не может видеть.

– Да, - соглашается Катя.
– А откуда вы знаете?

– Мы всё знаем, - машинально говорит мужчина, продолжая перелистывать бумаги.

Катя осматривает свои ноги, обнаруживает, что колготки на левой не так порваны, как на правой, где зияет крупная дыра, и прячет правую голень за левую. Потом она ведёт глазами по стене, по портрету Дзержинского, по пятнышку обсыпавшейся краски, к окну, где на белом подоконнике стоят горшки с сухими маргаритками. За стеклом на окне толстая клетчатая решётка, за ней движутся размазанные фигурки людей на той стороне улицы, стоят пыльные дома, но никаких звуков в кабинете не слышно, потому что все окна и форточки затворены.

– Родители твои, Катерина, враги народа, - монотонно произносит мужчина за столом, вслепую поднимая стакан с чаем и отпивая глоток.

Катя ёжится и виновато пожимает плечами.

– Ты их осуждаешь?

– Конечно, - отвечает Катя.
– Я только после пионерлагеря узнала, что они вредители.

– А если бы узнала раньше, что бы ты сделала?

– Пошла бы в милицию и рассказала.

– Молодец. И не жалко тебе было бы папу и маму?

– Что их жалеть, если они враги. Врагов нельзя жалеть. И потом я не виновата, что они мои родители.

– А раньше ты их любила?

– Раньше... может быть. Я ведь не знала, - неуверенно отвечает Катя.

– А как же ты, Катерина, не знала, что твои родители, с которыми ты столько вместе жила, предатели, сволочи и враги советского народа? Ты всю жизнь жида вместе с этими подонками и не знала? Или ты догадывалась? Догадывалась?
– мужчина поднимает свои страшные чёрные глаза и смотрит на Катю в упор.

Катя мотает головой.

– А? Догадывалась? Отвечай!

– Нет, - робко говорит Катя.

– Нет. Не догадывалась. А ведь тебя и в школе учили, чтобы ты была бдительной. И Ленин говорил: нельзя терять бдительность, никогда и ни за что. И Сталин говорил: контрреволюция поднимает голову, она пытается разрушить наш труд, нашу свободную Родину. А ты не знала, ты не догадывалась. Кто же виноват? Кто виноват?

– Я, - признаётся Катя. Она начинает немного дрожать.
– Я виновата.

Следователь порывисто встаёт, выходит из-за стола и останавливается прямо перед Катей, глядя на неё сверху вниз.

– Хорошо, что ты это понимаешь. То, что произошло в детском доме, вчера - это тоже контрреволюция. Это ты понимаешь?

– Да.

– И ты снова ни о чём не догадывалась,

ничего не знала? Догадывалась? Или знала? Знала? Отвечай!

– Нет, - тихо отвечает Катя, не решаясь взглянуть следователю в лицо. Она чувствует, как горло и губы уже начинают подёргивать слёзы.

– И не думала даже? Неужели даже не думала?
– спокойно и ясно выговаривает сухощавый, наклоняясь к ней и берясь руками за спинку стула. От его дыхания и одежды сильно пахнет никотином.
– Думала?
– и он встряхивает руками стул вместе с сидящей на нём девочкой.

– Не думала.

– Значит ты снова ничего не замечала. Это что, совпадение? Это случайность? Если что-то происходит дважды, это не похоже на совпадение. А на что? На что это похоже? Отвечай!
– Катю снова встряхивает, и она начинает беззвучно плакать, по щеке сползает слезинка.

– Я не знаю, - еле выговаривает она.

– А я знаю, - говорит мужчина.
– Это похоже на то, что ты специально не замечаешь, специально молчишь. Ведь ты же знала, что Ломов - это контрреволюция. Знала? Только не врать!

– Знала, - после некоторой паузы произносит Катя.

– Так, хорошо. Тогда расскажи, что ты знала. Всё расскажи, и если ты всё расскажешь честно, тебя не накажут.

– Он краткости всегда хотел, и говорил что законы нам не нужны, главное - понимание. И ещё он по ночам к Саше ходил, и ложился на неё, а она терпела, потому что он бывший революционный матрос. А когда он на неё ложился, он ей делал больно, вот он любил ей делать больно, а потом он её вообще забил до смерти.

– Это всё?

– Всё. Честное пионерское, - Катя подняла мокрые глаза и посмотрела на следователя. Честное пионерское слово придало ей немного смелости.

– Так, хорошо. А старик, который повесился, Никанор Крапин, он был с ним в сговоре?

– Не знаю.

– Опять увиливаешь? Юлить начинаешь? "Не знаю"! Это что за ответ? Это пионерский ответ?
– следователь приближает лицо к Катиному и мелкие брызги его слюны попадают ей на щёки.

– Они вообще не разговаривали, здоровались только, - отвечает Катя, снова опуская глаза.

– В глаза мне смотри!
– жёстко требует следователь.
– Значит, ты утверждаешь, что Крапин не был предателем?

– Я не знаю, - Катя поднимает глаза и жмурится от его хрипловатого голоса, который бьёт ей прямо в зрачки.

– А от чего же он удавился?

– Не знаю. Все ждали, что он на урок придёт, никто не думал, что он уже умер.

– А я знаю, отчего он удавился. Он был в сговоре с Ломовым, но в последний момент испугался и удавился, потому что боялся Ломова, и советской власти, которая таким как он скорый конец готовит, тоже боялся. Мужества в его жалкой душонке никакого не было, да и какое мужество может быть у старого козла, одураченного буржуазными идеологиями? Мы ещё разберёмся, кто им позволил в детском доме детей учить. Старик был прихвостень реакции, с ним ясно, а Ломов - действительно бывший красный матрос, хоть и не пролетарий, но сила, в прошлом примкнувшая к революции, замаскировавшаяся, затаившаяся в её среде, чтобы потом нанести свой коварный удар. А ты молчала об этой кровавой банде, ты допустила их до открытого вредительства, и поэтому тебя можно считать пособницей. У твоей подруги Веры Вышкиной найден растительный наркотик сухой консистенции, и она призналась, что ты употребляла его вместе с ней. Это правда?