Сладостная ярость
Шрифт:
Прежде чем отправиться в погоню, Трэвис с утра послал телеграмму. Он не стал дожидаться ответа. Он и так потерял много времени, пытаясь добиться признания Сэм или хотя бы выудить из нее полезные сведения. Как только Трэвис собрал своих людей, включая и Сандоваля по его собственному настоянию, и назначил Лу Сприта временным помощником, поскольку Чес еще не мог выполнять свои обязанности, Трэвис выехал из города в надежде найти следы сбежавшего пленника.
К большому стыду и обиде Сэм, Трэвис попросил остаться в доме до своего возвращения Элси, которая к тому времени уже поправилась. Сэм с болью поняла, что Трэвис
Неужели этот упрямец так ничему и не научится? Сколько еще времени должно пройти, чтобы он увидел ее такой женщиной, какой она стала, той женщиной, в создании которой участвовал он сам?
Но не одну Сэм мучили беспокойные мысли. Отправившийся на поиски ее брата, Трэвис чувствовал себя так, будто ему нанесли смертельную рану. Господи! Он и в самом деле начал доверять ей, поверил в нее! Как могла Сэм так поступить? Уязвлена была не только его гордость. У него сердце разрывалось в груди. Он страдал, как одна большая рана.
Но что ему теперь оставалось делать? Да, сначала ему надо было найти Билли, но это еще не самая большая забота. На следующей неделе приедет выездной судья, и как ему объяснить, что его собственная жена помогла бежать заключенному! Боже, ему еще повезет, если славные жители города Тамбла не вываляют его в смоле и перьях и не выгонят в таком виде из города. Но свою должность он потеряет, это точно.
Ворча про себя, Трэвис распалился до предела. Чтоб она пропала, эта маленькая врунишка! И это благодарность, которую он заслужил за все свои труды? Он сделал все, чтобы превратить ее в приличную женщину. Он хотел доказать всем в городе, что Сэм перевоспиталась. В одну ночь она уничтожила все его надежды уговорить судью простить ее за участие в грабежах. Сейчас у него не осталось ни малейшего шанса на то, что судья оставит без внимания это последнее преступление.
Что ему теперь делать? Да теперь она еще и беременна. Несмотря на свою уязвленную гордость, на свою любовь к зловредной девчонке и все остальное, Трэвис определенно не хотел, чтобы его ребенок родился в тюрьме. «За что, Сэм? — повторял он в тысячный раз. — За что ты так поступила со мной?»
ГЛАВА 22
Сэм снился восхитительный сон! Как будто Трэвис нашептывает ей в ухо страстные слова любви, покусывает мочку уха, как будто его теплые губы скользят по ее шее. О-о! Как приятно! Она подрагивала от восторга, когда его пальцы провели по бутону соска и он затвердел от этого прикосновения. А когда второго коснулся его язык, она изогнулась и потянулась к нему. Его рука раздвинула ее бедра, она сладко застонала от предвкушения. Обвив его руками за шею, она притянула его к себе.
— Трэвис! — вздохнула она. — Поторопись, Трэвис!
Он мягко усмехнулся:
— Открой глазки, милая. Посмотри на меня.
— Нет. Люби меня. Сейчас.
— Только если ты откроешь глаза, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты проснулась, только тогда ты получишь самое большое наслаждение.
Она
— Если я открою глаза, я проснусь и ты исчезнешь, — взволнованно прошептала она.
Он засмеялся и нежно поцеловал ее в губы.
— Нет. Не исчезну. Я останусь с тобой. А ты слушайся меня. Открой глаза.
Медленно, неохотно вздрогнули ресницы, и Сэм открыла глаза. Томно вздохнула:
— Ты здесь. — Его не было пять дней, и вот сейчас он вернулся.
Он вознаградил ее еще одним поцелуем, на этот раз более долгим и Гораздо более страстным. Он пробудил все ее чувства, зажег кровь в венах. Его руки блуждали по ее обнаженному теплому телу, заставляя ее дрожать от возникшего желания. Продолжая ласкать ее, он лег рядом с ней, и она почувствовала смелые толчки его увеличившейся в размерах мужской плоти. Когда его губы оторвались от нее, она едва могла дышать.
— Взгляни на меня, Сэм, — снова попросил он. Когда она медленно открыла глаза, он хриплым голосом проговорил: — Я хочу увидеть в твоих глазах огонь желания, когда я вхожу в тебя. Я хочу увидеть в них то же восхищение, какое испытываю и я, когда мы становимся единым существом. Я хочу, чтобы ты разделила со мной эту страсть, любимая, — от начала до конца.
Медленно, словно дразня ее, он вошел в нее, не отрывая от нее своих глаз. Зачарованная, отдавая всю душу его страсти, она видела, как расширились его зрачки, как потемнели его глаза и как подергивались мускулы его лица от невыразимого блаженства.
— — Ты такая теплая, такая гладкая, — шептал он. — Я словно погружаюсь в шелковые языки пламени. Когда я вхожу в тебя, я чувствую, как ты. дрожишь внутри. Ты знала это? Я почти теряю разум, но именно это безумие я и хочу испытывать бесконечно.
Его откровенные слова, его смелые глаза, его плоть, мощными толчками пульсирующая внутри ее тела, разжигали в ней горячие волны первобытной страсти. Она вцепилась пальцами в его широкую спину, подтягиваясь к нему, требуя все больше и больше.
— Скажи, что ты чувствуешь, — прошептал он. — Скажи.
— О Боже, Трэвис! — взмолилась она. — Я не могу.
— Говори!
— Не знаю, как описать словами, — всхлипнула она. — Я вея горю. Я сыта и голодна и… у меня болит! Я… я хочу!
— Чего ты хочешь, скажи? — С этими словами он продолжал врываться в нее, давая ей наслаждение и раздувая огонь желания.
— Тебя, — выдохнула она, извиваясь всем телом. — Тебя! Больше! Еще!
Своими грубыми, покрытыми мозолями ладонями он подхватил ее под ягодицы, чтобы внедриться в нее еще глубже и полнее, и Сэм перестала отличать, где кончается его тело и начинается ее. Это было удивительно. Они начали сумасшедшее движение спирали в блаженство экстаза, дикий головокружительный танец, который кружил их все быстрей и быстрей, как безумная карусель.
Сэм тяжело и прерывисто дышала и смотрела в лицо Трэвиса, склонившееся над ней, видела его глаза, ставшие горящими щелками, его зубы, сжатые от почти невыносимого блаженства, которое безжалостно держало их в своем плену. Быстрее, сильнее, они вместе достигли верхнего пика страсти. Голова Сэм кружилась от желания, она чувствовала, что на нее накатывают такие волны, что грозят сломить ее. Не в силах больше выносить эту муку, она закрыла глаза, до скрежета сжала зубы и приготовилась к последнему, заключительному моменту экстаза.