Слава для Бога
Шрифт:
Первый раз Богумир ехал не на флегматичной, тумбоподобной Стрелке, а на настоящем боевом скакуне, чувствуя под седлом мощь перекатывающихся мышц зверя, и скорость ветра, уверенного тренированного боевого коня, знающего себе цену. Впереди неторопливо рысила, вальяжно переставляя копыта, ставшая почти родной, та самая Стрелка, которая везла в легких санях самое ценное сокровище, закутанное в песцовую шубу — его Славуню. Обо всем позаботился князь, ради своего друга и воеводы, даже про дочь не забыл. Уважил, одарил нарядами.
Богумир много раз видел воинский походный строй, но все это было далеко не так, как происходило сейчас. С высоты Прави все
Видно каждое лицо человека, в деталях, с его душой в глазах, радостями и думами, то, что не рассмотреть с высока.
Вокруг запах конского пота и смазанной жиром кожи. Голоса переговаривающихся с какой-то ленцой воинов, привычных к такому образу жизни. Топот сотен копыт, лошадиное всхрапывание — как неторопливая песня дальнего пути. Все так непривычно и так все интересно, впервые столкнувшемуся с подобным юноше. Как это отличается от того, что было прежде. От размеренной, пусть и суровой жизни в кузнице, и уж тем более от пустой, наполненной поиском развлечений, траты жизни в Прави. Здесь все по-другому, по-настоящему: ново, грубо и прекрасно одновременно.
После дня пути, встали лагерем в сосновом бору. Ни с чем не сравнимый запах хвои наполнял легкие, чуть горьким и терпким, густым, завораживающим вкусом бабушкиной сказки перед сном, той которую хочется бесконечно долго слушать, и чтобы она не прекращалась никогда, наполняла душу слегка страшными, уносящимися в мечты рассказами родного человека о придуманных чудесах.
Неторопливые люди вокруг, без суеты распрягающие лошадей, разводящие костры, готовящиеся к отдыху после долгого пути. Фонарь луны над головой в фейерверке подмигивающих звезд. Запах слегка подгоревшей на огне каши с мясом, будоражащей аппетит голодного юного тела, и наполняющей, непроизвольно, слюной рот. Горячий, обжигающий взвар с брусничным листом, прямо из бурлящего котелка в деревянной, грубой кружке, и ложка тягучего, янтарного меда из общего бочонка. Навсегда остающийся в памяти вкус отдыха после долгого пути. В такие мгновения ты живешь переполненными чувствами.
В такие минуты нега расползается теплой волной по телу. Заслуженная трудной дорогой лень прикрывает глаза, и наконец вот он, сон на свежесрубленном жестком, подчас впивающимся в бок сучком, душистом свежесрубленном, сосновом лапнике, это лучше, чем пуховая пыльная перина в душном помещении, тут небо в звездах вместо одеяла, а свой же кулак вместо подушки. Кто не испытал, тот не поймет, тот упустил в жизни что-то важное.
***
— Доигрался старый! — Взбешенная Морена кипела гневом. — Они уже целовались и готовятся к свадьбе. Ты понимаешь, что дальше произойдёт? Что теперь прикажешь делать?
— Ничего. — Угрюмый Перун поднял тяжелый взгляд на невестку. — Ты уже попыталась меня обмануть и вернуть себе дражайшее, изнеженное чадо. Что, не вышло? Судьба не дала? Ты своей глупостью еще сильнее их связала, и буквально, кинула друг другу в объятья.
— О чем ты? — Если бы боги умели краснеть, то мать Богумира сгорела бы от стыда. — В чем я тебя обманула?
— Вот только не делай удивленных глаз. Не ври мне, богиня смерти. Думала, что если тот щенок, Ярец, убьет моего внука, то Богумир возродится у тебя в Нави, ну а я как добрый дедушка пожалею маленького, и прощу? Не бывать тому! Он изгнан и не вернется назад. Правь закрыта для него до тех пор, пока не научится уважать тех, кто ему служит, кто в него верит. Ну а насчет той девки... — Бог задумался. — Натешиться, наиграется и забудет, а я ей за это здоровье верну, горб расправлю да шрам уберу. Еще молитвы хвалебные мне петь будет за чудо явленное.
— Не забудет. Серьезно это у него. Я знаю своего сына. — Вздохнула обреченно Морена.
— Да ладно. Не нагнетай. И я знаю его не меньше твоего, внук все же. Можно подумать за века жизни, у него в первый раз страсть мозги затмевает, любовь такая не единожды была, быстро вспыхивала да не менее скоро гасла. Нет у него постоянства. Взбалмошный и ветреный как Стрибог. Уж иногда сомневаюсь: «А внук ли он мне?», может его папкой бог ветра был, а у моего дурака рога после этого ветвистые выросли?
— Да как ты смеешь! — Вскипела Морена, покрывшись черным туманом смерти, готовая вот-вот сорваться и кинуться в драку на своего тестя. — Я верна твоему сыну!
— Ладно, забудь. — Хмыкнул тот примирительно выставив ладони вперед. — Пошутил неудачно, извини старика. Муторно на душе в последнее время. — Он внезапно стал серьезным. — И чтобы не было такого больше, попробуешь еще раз такой фокус со смертью провернуть, в булыжник гранитный его обращу, будет у меня веками из капусты квашеной сок выдавливать. Иди с глаз, видеть тебя не хочу. — Властно махнул рукой Перун, и богиня смерти растаяла, а на ее месте тут же объявился Лель. — Ну и что ты про все это думаешь? — Поднял на него тяжёлый взгляд бог грозы и грома.
— Что тут скажешь. Морена права. Намерения у парня серьезные. Не свернет он. До конца пойдет. — Пожал плечами бог любви.
— Ты понимаешь, что он станет смертным... Перун даже встал с трона.
— Или придется измениться ей. — Перебил его Лель.
— Ты понимаешь, о чем говоришь? Такое не делал никто и никогда, такое под силу только Высшему, а беспокоить его ради какой-то девки... — Недоговорил бог и махнув рукой в отчаянии, сел.
— Ты, что? Не готов ради внука рискнуть? Не разочаровывай меня. — Ехидно посмотрел в глаза собеседника Лель и улыбнулся. — Ну а насчет того, что никто не делал... Так все в этой жизни происходит когда-то в первый раз. Почему бы тебе не стать первопроходцем?
— Ладно. — Махнул рукой Перун. — Не будем торопиться, может все еще изменится. Подождем, подумаем, а там решим. Впереди вечность.
– Может и так, да только нет у тебя вечности, человеческая жизнь коротка, и пролетает быстро.
***
Вымотавшись дальней дорогой Богумир, спал рядом с шатром, который полагался только командному составу, но Гостомысл, который мог бы отдыхать там вместе с Первом, теперь уже не деревенским кузнецом, а воеводой, тактично уступил свое место дочери старого друга, расположившись, как и остальные воины, под открытым небом, невдалеке.
Изгнанный бог улыбался во сне, рядом причмокивал сновидениями Храб, а у правого плеча, накрыв голову крылом, мирно посапывал, пощелкивая клювом, огромный, черный ворон, старый знакомый, которого тут Богумир не ожидал встретить. Появился он тогда, когда парень, в первый раз в своей жизни стоял в карауле.
Одним из своих приказов Перв, как новый воевода, принял его и Храба в княжескую дружину, пусть и простыми новиками, а не полноценными воинами, но от того это событие не стало менее значимым. Казалось бы, что тут такого важного для того, кто еще совсем недавно повелевал миллионами жизней своих прихожан, но это наполнило душу изгнанного бога гордостью, да еще и Слава поздравила, украдкой поцеловав в щеку, и от того он был по-настоящему счастлив.