Слава для Бога
Шрифт:
Видно, что раскрасневшийся Ярец бежал, торопился поквитаться, пока никто не видит, и свидетелей его гнусных деяний не будет. – Я обид не прощаю. – Он выхватил из-за пояса длинный нож, и оскалился в подобии улыбки. – Ты сдохнешь, убогий, а я оттащу труп в лес, где его сожрет зверье. Видаков нет, нам никто не помешает, и на меня не укажет. А насчет тебя… Так ты сам ушел. Сбежал. Скажу, что жалился мне намедни, что загонял тебя кузнец, что сил уже нет терпеть, и ты от него удрал. Мне поверят. Ты же блаженный, а что у таких, как ты в голове, даже боги не знают. Какой с дурня спрос.
– Ты
Друзьями? Нет… Убью и забуду. – Его губы растянулись ненавистью, оголив мелкие острые зубы. – Молись Морене, что бы приветила тебя в мире Нави. Время твое вышло, юродивый, зажился ты на этом свете. Я обид не прощаю.
– Не глупи! Остановись! – Крикнул ему в лицо Богумир, но было уже поздно. Ярость затмила убийце разум. Обида плохой советчик.
Все произошло молниеносно. Это только в книжках, кино и играх противники режут друг друга часами, без устали и перерывов кромсая тела в нескончаемом танце сталью, в реальности же, схватка — это лишь кровавый миг. Мгновение, отделяющее жизнь от смерти.
Противник ловко, привычным движением, крутанул в руках кинжал и атаковал. Тренировки Перва не прошли даром. Тело само все сделало, быстро и без раздумий. Шаг в лево, плавный перехват кисти, рывок, улетающий в сугроб нож, хруст ломаемого запястья и согнутым большим пальцем ладони, превратившимся в копье, удар в горло соперника. Никаких раздумий, одни инстинкты, в такой миг или ты останешься жив или соперник.
Ярец, словно налетев на стену, откинулся назад, вытянув ноги, и рухнул в подтаявший снег, скребя ногтями наст, изогнулся и захрапел кровавыми пузырями, ловя, как выброшенная на берег рыба судорожным ртом непослушный воздух.
– Как же так… – Побледнел Богумир. – Я не хотел… – Он, понимая, что сам помочь умирающему не в силах, схватил того на руки и бросился в деревню. Паника затмила разум. Он первый раз убил человека. Убил вот так, напрямую, собственными руками, а не наблюдая смерть с высоты далекой Прави. Оттуда это выглядит иначе, не так страшно и кроваво, как здесь, где прямо перед твоими глазами человек корчится в предсмертных муках. – Волхва! Быстрее волхва!! Я убил! Надо спасти! Он умрет!!! – Орал он и бежал, по улице, а за ним, выскакивая из домов, бежали люди. Быстрее на площадь, только там есть возможность сохранить жизнь. То, что сохранять ее предстоит врагу, не приходило изгнанному богу на ум, это было сейчас не важно.
Кто-то забрал из его рук тело. Кто? Он не видел. Мир застелил туман помутившегося сознания, а когда он рассеялся, то реальность заполнилась недоуменным, злобным гомоном навалившегося на разум пространства собравшейся вокруг толпы селян.
У дома Строга, деревенского волхва, собралось все жители деревни. Перв со Славуней находились там же и стояли рядом с растерянным Богумиром, пытаясь его привести в чувства и успокоить.
Гомон толпы мгновенно стих, когда на порог дома волхва вышли: сам угрюмый хозяин, злой староста селения Любомир, и отец Ярца — Велемир, с перекошенным ненавистью лицом, залитый слезами и мечущий из глаз молнии.
– Умер. – Прокатилось вздохом по деревне эхо и оттолкнувшись от домов наполнило душу Богумира тупой болью.
Троица подошла к внуку Перуна и встала напротив, сверля взглядами его растерянное лицо.
«Лучше бы ударили», — подумал он, и опустил глаза
– Говори, как все произошло? – Любомир ожег и так израненную душу парня вопросом.
Скрывать было нечего, он рассказал все, без утайки, начиная с драки на льду реки, затем как пытался успокоить, и закончил тем, как принес умирающего в деревню.
– Видаки есть? – Нахмурился староста.
Парень мотнул головой:
– Нет. Никто не видел. Мы вдвоем были. Ярец сам подобрал такое время.
– Думаю я, что в порубе посидеть тебе надо, подумать. Время есть пока вече соберем, может правду сподобишься сказать. Надумаешь покаяться. – Староста развернулся, и собрался уходить, но его остановил злобный рык Перва.
– Чего ждать? Все село тут. Объявляй вече, и порешим сразу проблему. – Он вышел и заслонил собой своего растерянного ученика. – Неча думками невинного мальца мучить.
– Посидит, не переломится, да и мне самому подумать надо, разобраться что к чему, дело тут непростое. Да и не сбежать ему из поруба, а то мало ли что, у юродивых свое в голове, ну как драпанет в бега. Лови потом. – Не согласился Любомир.
– Знаю я думки твои. – Возразил зло стрельнув глазами кузнец. – Кривду по деревне пустить хочешь, люд против парня настроить. Не бывать тому. Требую вече немедленно. Я в своем праве.
– Тебя в деревню приняли, когда ты сирый с дитем малым на руках пришел, кров искал. Пожалели, приютили, кузню помогли поставить, как родного приняли. Ты так меня благодаришь за доброе? Наветом? – Старосту словно кнутом стегнули. Глаза его налились ненавистью. – Охолонись кузнец, не на того тявкаешь.
– Твоя правда. Приютили и помогли. Только у вас кузнеца на тот момент не было, а без него деревня не деревня, название одно. Так что выгода с двух сторон была. Я за добро твое давно рассчитался, добром отдарился, лишнего за работу не брал, хвори лечил, зубы больные драл, свой я тут ныне, а не пришлый, люд меня знает. Так что не тявкаю я, а в своем праве. Да и не умеют волкодавы тявкать. Кликай вече, или поставлю вопрос о твоих правах, как старосты.
Гул одобрения прокатился по собравшейся толпе. Недолюбливали Любомира, жаден был, завистлив, и мог при переизбрании на месте не удержаться, он это знал, и потому уступил.
– Будь, по-твоему. – Прошипел он сквозь скрипнувшие зубы.
– Но я запомню этот день, кузнец. – Он поднял руку, привлекая к себе внимание.
– Объявляю вече. Все к моему терему идите, там суд вершить будем над убивцем, на красном крыльце.
– Знаю, что запомнишь. – Прошептал ему угрюмо в спину Перв. – Но все одно, парня я вам на расправу не отдам. Не бывать тому.
***
Свароже, Дидо Рода Небесного,
Ты творец мира Явного, – солнца, звезд и Земли-Матушки.
В Тебе сила творения великая сущая, коя в хозяевах рода нашего проявляется,