Слава для Бога

Дед Скрипун

– Больше до бани не налью. Сомлеете на пару. – Строго посмотрела она на отца, улыбнулась, пожелав приятного аппетита, и убежала, хлопнув морозным паром входной двери.

– Строга. Вся в мать. – Хмыкнул Перв, и в его глазах засветилась нежность. – Та, бывало, тоже, как скажет, так отрежет, и не поспоришь. Красивая была. – Грусть воспоминаний сморщила лоб. – Прости, накатило что-то. – Встрепенулся он внезапно, прогнав наваждение. – Это тебе не интересно, то наша жизнь. Давай лучше медку хлебнем да мясцом закусим. – Он, подхватил со стола каравай, выхватил из-за голенища нож, отхватил два душистых ломтя, положил

назад, поднял кружку, шумно отхлебнув, ловко отрезал кусок от шмата, и используя оружие как вилку, закинул в рот. – А ты что же стесняешься? – Поднял глаза на растерянного гостя, и тут же нахмурился.

Богумир растерянно смотрел то на кусок сала, то на кузнеца, он действительно не знал, что делать. Он уже отпил несколько глотков меда, приятного, пряного напитка, отдаленно напоминающего нектар, а вот с мясом ничего не получилось, ножа-то нет. Не тащить же со стола весь кусок себе в рот, а закусывать только луковицей и хлебом не хотелось

– Без ножа да ложки, мужик почитай голый. – Перв грохнул кулаком о стол и встал. Молча подошел к развешанному на стене оружию, и что-то бормоча себе под нос долго рассматривал, притрагиваясь то к одному орудию убийства, то к другому, словно советуясь с ними. – Вот, тебе, подарок от меня. – Наконец он снял один из ножей и протянул парню. – Хорошая штука, и за столом сгодиться и бою не подведет. Сам намедни сработал, новый еще, ни к чьей душе не прирос. Сталь хорошая и ручка удобная, из оленьего рога. Владей. Ложку опосля вырежу.

Дальше ели молча, отдавая дань разгулявшемуся аппетиту. Простая деревенская еда, непривычная божественному вкусу, без излишеств и изысков, но до чего же вкусная, да еще после такого приключения неприспособленного к физическим нагрузкам парня, да еще и на трескучем морозе… Она согревала тело и наполняло хмельным медом душу. Богумир мог на чем угодно поклясться, что ничего вкуснее не пробовал в своей долгой, в веках затерявшей свое начало жизни. Ему захотелось хоть как-то отблагодарить хозяина, но ему нечем было отдариться, и тут он вспомнил слова матушки, о том, что лучшая благодарность, для человека это внимание богов. Он же бог, пусть и изгнанный.

– А что случилось с дочкой? – Поднял он на Перва, полные соучастия глаза. – У нее же не врожденное уродство?

Того словно ударили плетью. Мужик поперхнулся и ожег собеседника взглядом.

– Тебе, что за дело? – Налились злобой глаза кузнеца. – Ты знахарь или волхв?

– Да я просто… - Богумир смутился от такой неожиданной реакции.

– Любопытно стало? – Рявкнул хозяин, но также внезапно, как и вспыхнул, его гнев потух – Прости. Тема для меня болезненная. Не знаю, чем мы батюшке Перуну не угодили. Опосля, в баньке расскажу, коли интересно, с глазу на глаз. Сейчас Славуня придет, не хочу, чтобы слышала, не хочу ей душу рвать воспоминаниями и болью. – Он шумно отхлебнул из кружки и замолчал, а парень не посмел больше нарушить вновь наступившую тишину.

В сенях застучали ноги сбивая прилипший к обуви снег, и вошла девушка.

– Банька готова батюшка, я два веника липовых запарила, вам сейчас как раз такие нужны. Квас в предбаннике. Меду с собой не дам. Мыться идете, а не пьянствовать, вернетесь, еще налью. Только вот в чем гость пойдет? Не в носках же по снегу бегать? – Она озадаченно посмотрела на ноги Богумира.

– Лапти ему мои подай,

те, что давеча сплел, они великоваты получились, но ему в пору должны быть. А нет, так потерпит неудобство, тут бежать недалече. В сенях они, на крюке висят, рядом со шкурами беличьим, что я тебе на шубу собираю. – Кивнул в сторону входной двери Перв.

Девушка вернулась быстро. Протянула Богумиру с улыбкой грубую, непривычную, со сладковатым запахом липы, обувь:

– Одевай прямо на носки, так теплее будет. – Улыбнулась она, и он непонятно почему покраснел, с благодарностью посмотрев в голубые, насмешливые глаза. Весь мир исчез, растворился и померк, осталась только голубая бесконечность растворенного в глубине взора неба. Какая же в них таилась искренняя чистота, сколько ума, иронии. Он тряхнул головой прогоняя наваждение.

– Спасибо.

Она кивнула в ответ, тоже покраснела и быстро отвернулась.

– Однако. – Хмыкнул озадаченно Перв, стрельнув по дочери глазами, задумчиво мотнул головой, словно возразив сам себе, и встал. – Пошли парень, отхлестаю тебя веничком, выгоню парком квасным из тела лихоманку.

Очередное, всего за один день потрясение испытал парень. Он, конечно, видел из Прави, как люди бегают в эти маленькие, пышущие паром и дымом избы, выскакивая из них красными и довольными, но никогда не думал, что это будет так…

Во-первых, нагота. Хозяин без стеснения разделся и заставил его стянуть с себя всю одежду. Не принято в Прави оголяться ни перед кем, даже перед отцом, а тут чужой мужик. Но ничего не поделаешь, наступил на горло своему стыду и разделся.

– Зову сюда хозяина банного, зову Банника доброго. Отведай батюшка кваску холодного, да отдарись парком духмяным. – Прошептал Перв наговор и плеснув в глиняную мисочку темного кваса поставил ее в угол предбанника. – Вот теперь можно и мыться идти. – Подтолкнул он Богумира в открытые двери парной.

Кожу обожгло, словно кипятком окатили. Богумир присел, там у самого пола было прохладнее. Такого он никак не ожидал. Его хотели сварить заживо? Он поднял глаза и наткнулся на смеющийся взгляд кузнеца.

– Откуда же ты к нам залетел, соколик, коли пару доброго боишься? Ну-ка вставай да на полог ложись, веничками по тебе пройдусь, а потом в снежок нырнем. Эх благодать… Ничего вы иноземцы не понимаете… - Он стоял во весь рост, медленно покрываясь каплями пота, и создавалось впечатление, что ему холодно, и он не прочь поддать еще жару. Собрав волю в кулак, и не желая позориться, Богумир поднялся, подошел к деревянному настилу, который хозяин назвал полог, и лег на раскаленные до состояния углей доски.

— Вот и умничка. – Улыбнулся садист – хозяин и плеснул квасу на камни.

Клубы пара взметнулись под потолок ржаным ароматом, и упали вместе с вениками на спину. Волна эмоций прокатилась мурашками по телу. Такого он не испытывал даже в Прави, даже во время пьяных загулов с Инглией, даже во время получения молитвенных требов прихожан, не вливалось в душу столько благодати. Веники гуляли по спине, то колотили, то поглаживали мягкими листьями с ароматом меда, наполняли ее, эту самую, очерствевшую веками божественных деяний душу, светлой блаженной радостью. Хотелось еще, еще, и еще. Больше наслаждения. «Не останавливайся Перв, продолжай. Мне сейчас на столько хорошо, что стон вырывается из груди».