Слава для Бога
Шрифт:
***
Все произошло на столько молниеносно, что Храб не успел, не то, что схватится за меч, но даже испугаться. Серая молния тени волка, сбила его вместе с конем на землю, и не успел моргнуть парень глазом, как когтистая лапа вдавила его в траву, наступив одной лапой на грудь, а второй, то же самое сделав с побледневшем как мел, валяющимся рядом Филькой. Острые клыки нацелились в незащищенное горло новика, а красные от злобы глаза прожгли душу огнем ненависти:
— Кто вы такие?! Только не надо мне врать про посланников богов, те давно уже молчат, и не отзываются на молитвы. —
— Мы правду говорим. — Забился в панике домовой. — Могу поклясться чем хочешь.
— Отпусти их, зверюга! — Отчаянно кинулся в этот же момент, в глаза Ратмира светлячок, но оборотень лишь мотнул мордой, ударив назойливое насекомое носом, и тот, как мячик улетел в лес, где, врезавшись в ствол сосны, свалился в еловые иголки без чувств.
— Не дергайтесь. — Прорычал Ратмир. — Еще одна такая попытка, и я окончательно разозлюсь. Для того, чтобы узнать правду мне хватит и одного из вас. Остальные не нужны, и я порву им глотки.
— Ратмирушка, они обманом ко мне подошли, не виноват я. — Пятился в сторону леса леший. — Прости за недогляд. Тати они. Лжой промышляют.
— Молчать, твои оправдания сейчас лишние. Мне самому еще пока ничего не ясно. — Скосился на него оборотень, но тут же вновь склонился над Храбом, прикусив ему клыками горло. — Я жду?!
— Мы правду сказали. — Сдавленно прохрипел тот. — Лжу говорить не обучены. — Глаза парня закатились удушьем. Можешь убить, но другого не услышишь.
— Правду мы тебе сказали, истинную правду! — Заверещал Филька. — Отпусти его! Помрет ведь! Потом каяться будешь, а назад не вернешь.
— Отпусти немедленно! — Внезапно прозвучал за спиной женский голос. Они действительно наши посылы. — Богиня охоты, вытянув в приказе руку, медленно наливалась голубоватым светом.
— Девана? — Волк мгновенно перекинулся в человека, и отпустив жертву склонился в почтительном поклоне. — Ты?.. По что не откликалась на молитвенный зов? По что покинула стаю в трудное время? — Полный укоризны голос, глухо прозвучал в наступившей тишине.
— Помоги светляку. — Кивнула в сторону лешего богиня, игнорировав вопрос. — В чувства его приведи. — А вы вставайте, больше вас никто не тонет, отныне вы гости в стае. — Посмотрела она на не смеющих подняться Фильку, и Храба. — Ты почему стал таким злобным? — Она перевела взгляд на оборотня. — Я виновата, это верно, но просить прощения не буду. Ты в мое отсутствие обязан был следить за порядком, а вместо этого гостям глотки рвешь. Что с тобой, Ратмир? Ты был всегда выдержан в поступках.
— Упыри. — Пробурчал обиженно тот. — Напасть какая-то, не было досель столько их. Как саранча налетели, едва деревни оборонять успеваем. Их словно выпустили от куда-то, и натравили на нас злые силы. Стая не справляется, тебя не докричаться, а от людишек сама знаешь, проку мало, медлительны, слабы, и трусливы, да и показываться нам им в истинном облике запрещено.
— Знаю, — кивнула богиня. — Будем разбираться с нечистью, но это потом, а сейчас пошли кого-нибудь показать гостям дорогу к Перунову цвету. Надобен он им. То воля батюшки моего, самого Перуна.
— Идемте. — Развернулся Ратмир к поднимающимся с земли друзьям. — Сам укажу дорогу, коли вы не подсылы вражеские, а истинные посланники богов. Зла на меня не держите, много слишком в последнее время гадости в лесу скопилось. Приходится боронится.
— Да уж, борониться... — Усмехнулся ехидно, отряхиваясь Филька. — Нам порты в пору менять, от твоего боронения, а Светозара, так вообще едва до смерти не зашиб, вон, смотри, у того гляделки до сих пор в разные стороны косятся, никак плече мое рассмотреть не может. — Он развернулся и махнул светлячку рукой. — Сюда лети болезный, тута я.
— Я уже извинился. — Гордо расправил плечи оборотень. — С вас и того довольно. Пошли, темнеет уже, скоро цветок силу наберет, пока дойдем самое его время настанет.
***
Все та же изба, все те же люди и духи.
Не нравилось в этом доме Славуне, слишком неприятные воспоминания. Здесь она едва не досталась обозленному чудовищу на потеху, тут едва не съели ее спутника, храброго парня, почти брата. Дрожь непроизвольно пробирает при воспоминании недавнего прошлого, но что не сделаешь ради любимого. Сейчас ее место именно тут. Только ее любовь и вера должна с молитвами впитаться в лечебное снадобье, увеличив многократно его силу. Так сказала Верна, и девушка ей поверила.
Изменилась бывшая кикимора. Что-то теперь светилось в ее глазах такое, что не давала сомнениям глодать душу. Добро и желание помочь и никакой хитрости во взгляде.
Теперь в избе, все по-другому. Бывшая старуха-кикимора, а с недавних пор румяная, улыбающаяся все время, дородная женщина, стоит у печи, в белоснежном фартуке, шепчет заговор, мешает зелье деревянной поварешкой, дует в булькающий чугунок, подбрасывая туда травку. Филька, с неизменным Светозаром на плече, сидит на лавке у стены, и молча наблюдает за ней.
— Подай-ка красавица мне корешок плакуна. — Протянула Верна, не оборачиваясь Славе руку. — Самое его времечко подоспело. Он слезки твои по любому усилит многократно, воспоминания пробудит в заблудившейся душе, глядишь, и дорожка назад отыщется. — Черный корешок полетел в бурлящую жижу. — Теперь слизи жабьей чуток, в ней сила против злобных духов, тех, что болезням пакостным служат. — Она опрокинула туда — же глиняную плошку с тягучей зеленоватой жидкостью. — Очень хорошо. Теперича пусть побулькает мальца, силой наберется, а мы можем в это время взварчику с медком попить, обещала ведь тебе в свое время, да по злобе не исполнила.
— Пойду я пожалуй, в погребе приберусь. — Филька спрыгнул с лавки. — Поди натоптали там, без хозяйского пригляду, намусорили, а меду я не хочу, не любитель сладкого.
— Ах шельмец. — Рассмеялась Верна хлопнув себя ладонями, по пышным бедрам. — После твоего пригляду, капусты на зиму не останется, неча там делать, вчерась прибиралась.
— Чего сразу не останется-то. — Отвел глаза домовой. — Я же только на пробу, на соль, и совсем чуть-чуть, а если чего лишнего кто слопал, то я тут не причем, со мной вон и Светозар всегда был. Вы не смотрите, что он маленький, он за троих жрет. Ротик маленький, да животик удаленький.