Слава России
Шрифт:
– Разве он не старший тебе брат, все равно как отец? Что же тело его лежит без покрова, брошенное на поругание всем? Возьми его и вези в свою землю, погреби в отчине его по вашему обычаю.
Князь Юрий пожал плечами и сбросил свой плащ на тело поверженного врага…
А в это время убийцы преследовали тверичей. Те, кто замедлил укрыться у доброй Баялун, были избиты и закованы в цепи. Много крови и слез пролилось в ту кошмарную ночь. И много вина выпито в веже 13 Даниловича, до утра пировавшего
13
Палатка
Шум этого пира нечестивых долетал и до шатра Баялун, в котором почти в беспамятстве лежал Константин. Его терзала горячка, и по временам он начинал бредить и звать отца. Добрая ханша сама ухаживала за ним. Еще ее мать обучила ее искусству врачевания, а с той поры Баялун не упускала возможности умножить свои познания, приглашая к себе заезжих в Орду путешественников, знающих медицине.
Иногда княжич приходил в себя и видел рядом с собой ханшу. Она что-то шептала над ним, а иногда просто напевала, подносила к его устам какие-то отвары, смачивала лоб ледяной водой, жгла неведомые чудодейственные травы с терпким запахом…
– Ты будешь жить, мой княжич, – говорила ханша своим глубоким, мягким голосом. – Ты крепок телом, и хворь не одолеет тебя. Но твоя душа всегда будет страдать, и этому не помогут никакие отвары и заговоры… А Кавгадый мне заплатит за тебя, и за всех заплатит!..
Баялун, как всегда, оказалась права. Она спасла Константина и от его преследователей, и от недуга. От одного не могла спасти ханша: от кошмара, навсегда поселившегося в душе. А еще… от князя Юрия Московского, пленником которого стал Константин.
Пленником посмертно сделался и отец, честное тело которого торжествующий Данилович, получивший ярлык на Владимирский стол, повез в Москву. Уже по ходу пути Господь сподобил мученика прославления. В одну из ночей многие из христиан и иноверных видели, как два облака осеняли то место, где находилось тело убиенного князя. Они то сходились, то расходились и сияли, точно солнце. И на утро зазвучали еще робкие, еще приглушенные, но уже исполненные верой голоса: «Князь Михаил – святой. Он убит неповинно!».
В Маржарах купцы, знавшие князя, хотели покрыть его дорогими тканями и поставить в храме, но безумные бояре князя Юрия воспрепятствовали этому и поместили тело в хлеву под стражей. И всякую ночь поднимался огненный столб от земли до небес над тем хлевом… В городе Бездеже жители видели светлых всадников, паривших над телегой, в которой везли тело мученика.
В Москве его похоронили в Преображенской церкви Спасского монастыря, и всякий день Константин приходил туда плакать на гробе отца и просить его святого заступничества. Однажды, когда он молился, в церковь робко вошла девочка, чуть младше его, и, подойдя бесшумно, также опустилась на колени у гроба. Приглядевшись Константин узнал в ней дочь князя Юрия Софью, которую
– Что тебе здесь нужно? – вспыхнул Константин, вскочив на ноги.
Девочка покраснела и поднялась также:
– Я лишь хотела помолиться…
– А что, иных церквей нет в Москве?
– Есть, – кротко отвечала Софья. – Но я пришла молиться твоему отцу.
Константин вздрогнул и, не сдержавшись, бросил зло:
– Уйди прочь! Твой отец, лютый зверь, убил моего отца! Ты не должна здесь находиться! Я не хочу, чтобы ты здесь находилась! Уходи!
Он был пленник, он не мог ничего указывать дочери своего пленителя, но слова горькой обиды и негодования сами срывались с уст. Лицо девочки исказило страдание, а из глаз потекли слезы. Княжич осекся. Девочка вдруг опустилась перед ним на колени и поклонилась ему в ноги.
– Ты что это? – отступил Константин.
– Прости меня, – отозвалась Софья, поднимая заплаканное лицо. – Ради Христа прости!
– За что? – смутился княжич.
– За все, что сделал твоему отцу и твоей семье мой отец.
– Я никогда не смогу простить твоего отца! – воскликнул Константин.
– Я не его, а меня простить прошу. Потому что я его дочь, и я вижу, что ты ненавидишь меня за это!
– Я не ненавижу тебя… – тихо ответил княжич. – Ты не виновата в родительских злодействах… Но мне тяжело, чтобы ты была здесь.
– Твой отец – святой, он у Бога прославлен, я знаю, – жарко заговорила Софья, продолжая стоять на коленях. – Я потому и пришла. Его молить о прощении! И о мире, чтобы больше ничья кровь не лилась… – девочка заплакала, и Константин растерялся окончательно. Ему вдруг стало жаль Софью и показалось неловким, чтобы она стояла перед ним на коленях.
– Ну, полно, полно, – торопливо сказал он, поднимая ее. – Не за что мне прощать тебя. А ты уж прости, что груб был. Боль мне сердце помрачила. Кто тебе сказал, что мой отец у Бога прославлен?
– Я во сне его видела.
– Кого?
– Твоего отца… А с ним Архистратига Михаила и ангелов… И так страшно мне сделалось!
– Отчего же страшно?
– А думаешь, не страшно, не тяжело жить, зная, что твой отец – изверг хуже язычника? Что на нем кровь святого мужа лежит? А, стало быть, и на мне… Мне этот грех до конца моих дней замаливать да не замолить!
– Полно блажить, – покачал головой Константин. – Нет на тебе крови моего родителя…
– Значит, и в твоем сердце зла на меня нет?
Княжич внимательно посмотрел на трепещущую девочку. Тоненькая, с русой косицей до пояса, в темно-синем сарафане и такого же цвета платке, бледная, с заплаканными лазоревыми глазами, она неожиданно тронула его душу своим смирением и беззащитностью.
– Нет, Софья, нет у меня зла к тебе, – ответил Константин. – Давай помолимся вместе.
Эта встреча положила начало их дружбе. Неисповедимы пути Господни! Мог ли ожидать пленник встретить во вражеском стане сердце милующее и понимающее, друга верного и искреннего? И чтобы другом этим оказалась дочь заклятого врага его?