Слава России
Шрифт:
– Ваше преосвященство! – повелительно сказала Софья (здесь, у стен Москвы она могла вновь говорить, как дочь базилевсов, а не бесправная сирота, на которую смотрят, как на товар и орудие своих целей!). – Я полагаю, что нам надлежит следовать порядкам земли, в которой мы находимся, и воле моего будущего мужа и господина, Государя Московского! Воля же его священна для меня и не может нанести мне обиды.
Кардинал побледнел. Темные глаза его зло блеснули.
– В таком случае, Ваше высочество, вам придется продолжать путь одной! Ибо если вы не видите оскорбления себе, то я не могу допустить оскорбления Святому Отцу, меня пославшему!
На что рассчитывал этот лицемер? Неужели на то, что стоящая на пороге возвращения себе царственного положения наследница базилевсов отвергнет этот счастливый жребий, чтобы вновь сделаться пленницей Папы?
– Я буду сожалеть о вашем отъезде, ваше преосвященство, – с притворным смирением отозвалась Софья, – но не могу и не
В глазах встречавших ее Государевых людей прочла Царевна удовольствие и одобрение. Свое первое испытание она выдержала! Папский легат, отвесив ей поклон, скрылся в своей карете и приказал разворачиваться. Так и избавились от опеки докучной! Не видать Риму ни Руси Святой, ни ее Государя! Легко и радостно сделалось на душе у Царевны, и со сладостными переливами, зазвучавшими в ней, соединился торжественный звон встречающих ее московских колоколов. Быстро промчались кони по столичным улицам, столь не похожим на европейские города, а в деревянном Кремле, над строительством разрушившегося Успенского собора которого призван был трудиться Аристотель, встречало Софью празднично одетое православное (как давно не видела она его!) духовенство, бояре и… Все-таки Бог оказался необычайно щедр к натерпевшейся столько лишений и унижений сироте! Ее суженный оказался не только великим Государем. Перед ней стоял еще нестарый человек, очень высокого роста, убавлявшегося небольшой сутулостью, свойственной высоким людям, худощавый, с благообразным, хотя очень строгим лицом, которому прибавляли суровости смоляная чернота волос и бороды и точно сломанный, схожий с хищным клювом нос. Великий князь мог, вероятно, смотреть пугающе грозным, но в эти мгновения, когда темные глаза его лучились радостью встречи с нареченной, он показался Софье самым прекрасным человеком из всех, кого она когда-либо встречала.
***
– Сколько будешь ты терпеть унижения от неверного пса! – голос жены дрожал от волнения. Для нее татары, веками грабившие Русь, были все что османы, разорившие ее далекую Родину. Она ненавидела их со всей горячностью своего благородного сердца, и то, что ее супруг, почитаемый ею величайшим из правителей, принужден унижаться перед ханом, приводило ее в неописуемый гнев.
– Ведь еще твой прадед, Великий князь Дмитрий покончил с этим гнетом!
Да, Дмитрий Иванович покончил… Но затем были новые битвы, новые набеги, новые поражения… И пусть и не возвращение прежней зависимости, но принужденность платить дань. Иван, никогда не торопивший коней, если был не уверен в успехе замысленного предприятия, не спешил нарушить обязательств, взятых его предшественниками.
Но, может быть, и права любезная Софья Фоминична? Сколько еще терпеть Руси татарский гнет? Ведь уже нет той Орды, что была прежде. После поражения от войск Тамерлана Золотая Орда распалась на Большую Орду, Сибирское, Узбекское, Казанское, Крымское, Казахское ханства и Ногайскую Орду… Русскую же Землю сама Богородица защитила тогда от разорения великим монгольским воителем. Свергнув хана Тохтамыша, Тамерлан двинул свои полчища на Москву, и дед Ивана, Великий князь Василий Дмитриевич, с войском приготовился к кровавой сече на реке Оке. Тем временем митрополит Киприан привез из Владимира Святую икону Божией Матери, и вся Москва коленопреклоненно молилась пред нею об избавлении от не знающего поражений нового Чингисхана. И чудо свершилось. Заночевавшему в Ельце Тамерлану явилось во сне страшное видение: огнезрачная Жена грозно приказала ему не двигаться дальше и дала повеление небесным воинам, кои в несметном множестве бросились на монгольского завоевателя. Утром толкователи снов объяснили ему, что Жена – это Матерь русского Бога – Христа. И суеверный язычник не осмелился противостоять Ей и предпочел покинуть русские пределы…
– Ужели ты хочешь, чтобы и дети, и внуки твои продолжали гнуть выю под ярмом нечестивых?!
Софья умела быть убедительной. Но ничья убедительность не могла бы понудить Ивана к действию, правильность которого отрицал его собственный здравый смысл. Он уже довольно укрепил оставленное ему в изрядном разорении царство, шаг за шагом упраздняя удельные княжества, подчиняя их своей воле и так собирая воедино русские земли. С ханством Крымским Иван поддерживал дружбу, вместе противостоя литовцам. Литовцы же в свою очередь поддерживали Большую Орду против Москвы. Заручившись этой поддержкой, хан Ахмат прислал в Москву своих послов с ханской басмой 14 и грамотой, требующей уплаты дани.
14
Портретом
Не тотчас принял незваных гостей Иван, но долго совещался пред тем со своими боярами, чьи суждения всегда выслушивал со вниманием, требуя от них, чтобы высказывались они без лицеприятия, но радея лишь о пользе родной земли. Бояре были в большинстве своем единомысленны Софье. Никто на Руси не желал больше
– С нами Господь Бог и Пресвятая Богородица! Довольно нам гнуть выю пред погаными! – таково было общее чаяние.
С тем решением и вышел Иван навстречу дожидавшимся его послам. Разряженные в пестрые халаты, блестящие золотом и самоцветами оружия, татары глядели на Царя гневно – как смел он заставлять ждать их, послов великого хана?! С видом высокомерным поданы были Ивану грамота и басма. Взглянув на ненавистный ханский лик, Царь к ужасу послов бросил его под ноги, плюнул и растоптал, а грамоту порвал и бросил им в лицо:
– Не казначею моему, а кату поручу я вас! А хан ваш пусть знает, что, если еще раз осмелится он требовать что-либо у русского Царя, то и с ним будет то же!
Загалдели послы в страхе и негодовании.
– Опомнись, князь! Великий хан не простит тебе и всю землю твою придаст огню!
Но уже тащили прочь их стрельцы, радуясь царскому приказу. Лишь одного из посланных велел Иван оставить в живых с тем, чтобы вернулся он к Ахмату и доложил обо всем случившемся.
Само собой, Ахмат оскорбления не стерпел и поспешил со своею ратью покарать строптивца. И часы упоения от разрыва унизительной зависимости сменились тревогой. Как ни ослаблена была Орда, а все же и не бессильна еще. Как ни укрепилась Русь, а все еще не изжила удельной пагубы. Только-только объявили обиду свою два родных брата Ивана, недовольные тем, что он не делится с ними новыми землями и не дозволяет переходить к ним служилым людям, карая за это. С этими двумя смутьянами срочно нужно замиряться было, дабы залучить их войска к надвигающейся битве.
Иван не любил сам участвовать в сражениях. Дело Царя – руководить войнами, а не бросаться под удары вражеских мечей. Для этого есть воеводы и ратники. Мастер шахматных поединков, он привык продумывать каждый шаг в каждом деле, будь то устроение мирное, будь то война. Расположение войск, возможные действия противника и надлежащие предупреждения и ответы на них – все продумывал Иван, размечал на карте, объяснял до мельчайших деталей своим воеводам, требуя от них точного исполнения приказов.
Русские рати выставлены были в ожидании противника на реке Угре. Сам Иван расположился в отдалении от передового края, а семью, несмотря на сопротивление Софьи, отправил от греха из Москвы. Слишком памятны были Царю горькие события собственного детства. Два пленения отца, князя злосчастной судьбы, – татарское и шемякинское – научили его осторожности. Татарский полон еще сравнительно малой кровью обошелся, от своих натерпелся отец куда горше, а с ним и вся княжеская семья. Дмитрий Шемяка враждовал с князем Василием за московский стол и мстил ему за ослепление своего родича Василия Косого. Отец был захвачен в плен на богомолье, в Троицкой обители – ничего святого не осталось у злодеев! Князя ослепили и заточили, а к нему, в заточение, отправили и его семью. Ивану в ту пору было шесть лет. И первый урок тогда был вынесен им: ни в каком случае не подвергать себя и своих родных угрозе полона. Находясь на свободе, можно исправить всякое положение, и потому должно беречь ее пуще самой жизни. Хотя и жизнью не должно Царю рисковать без нужды. Вести войско в бой может всякий доблестный воевода, а править государством, на много лет вперед рассчитывая все ходы, как в мудрой шахматной партии – не будет греха гордыни в том, чтобы утверждать, что этою способностью редко кто наделен бывает. Что станет с войском и самим государством, коли окажется оно обезглавлено? Страшно и представить себе! Нет, как христианин, Иван не боялся смерти. Он боялся не довести до конца начатого дела объединения России, боялся оставить ее, лишь начинающую выходить из долголетнего упадка в державы великие, какой только и надлежит ей быть, еще не готовым к правлению наследникам. Ведь чуть только отпусти теперь бразды правления, и снова запляшет удельная вольница, и рассыплется, что прежний собор Успенский, любовно возводимое здание государства Российского, коего именовался он теперь не князем, а Царем, Самодержцем – первым в ее истории.
– Мужайся и крепись, духовный сын мой, как добрый воин Христов! Ты же, Государь, сын мой духовный, не как наемник, но как истинный пастырь постарайся избавить врученное тебе от Бога словесное стадо духовных овец от приближающегося волка. А Господь Бог укрепит тебя и поможет тебе и всему твоему христолюбивому воинству! – глаза епископа Вассиана горели, а лицо дышало готовностью хоть теперь самому идти навстречу Ахмату и биться с ним, подобно Пересвету. – Басурманин Ахмат уже приближается и губит христиан, и более всего похваляется одолеть твое Отечество, а ты перед ним смиряешься! А он, окаянный, все равно гневом дышит, желая до конца разорить христианство. Но ты не унывай, но возложи на Господа печаль твою, и Он тебя укрепит. Ибо Господь гордым противится, а смиренным дает благодать. А еще дошло до меня, что прежние смутьяны не перестают шептать в ухо твое слова обманные и советуют тебе не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение врагам словесное стадо Христовых овец. Подумай о себе и о своем стаде, к которому тебя Дух Святой поставил!