Шрифт:
Славные деньки
Глава 1. Деревня
Не нравится мне моё имя Вячеслав. Есть в нём что-то триумфально загробное. Когда я кому-нибудь официально представляюсь, мне кажется, что я воспеваю молитву вечной славы какому-то давно почившему Анатольевичу. В сокращённой форме «Слава» это вообще не имя, а растиражированная позолоченная надпись на постаментах, зданиях, грамотах и других носителях вечной памяти всему. Это конечно прикольно и тешит самолюбие, но недолго и через несколько лет начинает подбешивать, так как это ещё и дружеский повод поглумиться. Сколько интерпретаций использования моего имени я слышал и не сосчитать. Вот лишь несколько примеров.
– Вечная слава это персонаж всех поминальных молитв.
– Слава КПСС – это не мужчина, и даже не еврей.
–
Это лишь некоторые опусы, прошедшие цензуру. От всего этого разнообразия, создаётся гаденькое ощущение, что моё имя пустили по самым достойным рукам, как дорогую путану. Всё время ловлю себя на мысли, что хочется отмыться от этого славного имени. Единственное что спасает это ироничное отношение к личной аутентификации. Но больше всего раздражает распространённый уничижительно плакательный вариант «Славик». Есть в суффиксе «ик» что-то унизительное. При сложении его с моим именем, я чувствую, как ласковые математики вычитают из меня что-то очень важное. От этого я становлюсь маленьким, и мне опять хочется плакать. Как-то я спросил у мамы, чем она руководствовалась при выборе моего имени. Из её объяснения я понял, что анализ рынка имён, теологическое исследование его значения, астрологическое прогнозирование моей судьбы и многое другое вошло в короткое, но ёмкое женское определение «Понравилось».
Во времена формирования дворовой самоидентичности, я пытался закрепить за собой право на ношение разных погонял. От «Славный» я отказался сам, так как посчитал что этот девчачий эпитет, создаст мне образ плюшевого мишки или парохода. Перебрав множество вариантов, я остановился на древнерусском бренде «Славян», который долго продвигал на компанейском рынке. К сожалению, он не выдержал конкуренции с ненавистной наследственной кличкой, доставшейся от отца. С одной стороны, ничего обидного в отсутствии суффикса «ов» в фамилии Чариков нет, но с другой стороны я уже объяснял мои непростые отношения с суффиксом «ик». Смирился я с этим штампом, после того как мне открыли страшную семейную тайну отцовской фамилии. Отец родился тёмной-тёмной ночью, в тёмном-тёмном роддоме, и тёмная-тёмная медсестра сделала ошибку в тёмной-тёмной фамилии при выписке. Вместо буквы «ы» она написала «и». В результате этой ошибки, фамилия претерпела ребрендинг. Стала более благозвучной, избавившись от татаро-монгольских отголосков родового тёмного-тёмного прошлого. Так что мне ещё повезло, что не пришлось откликаться на позывной Чарык, а то бы точно повесился. Вот что буква животворящая делает.
Слышу свист летящих камней в мой огород, завёрнутых в язвительные комментарии. Спокойствие, только спокойствие! Я понимаю, что моя жизнь могла бы быть ярче падающей звезды, если бы меня назвали каким-нибудь тюркским именем «Умер». Так что в целом мне всё нравится. И вообще я поборник фатума. Если уж тебе сниспослан индификационный знак свыше, значит звёзды сошлись во мнении, что для тебя так будет лучше. И не спорь с судьбой, всё равно она банкует. Конечно, можно прикупить фельдипёрсовое ВВП на раздаче паспортного стола, но не факт, что в конечном итоге у тебя на руках будет Фулл хаус. Например, тёзкам Сталина такая раздача принесла только дальнюю дорогу и мучительные хлопоты в казённом доме.
До четырёх лет я себя не помню. Вероятно, потому что был абсолютно счастлив. В год я сделал свой первый шаг навстречу длительной командировке в тамбовскую губернию на попечение дедушке Сергею и бабушке Ане. Когда мне исполнилось два года, я мог самостоятельно перемещаться по твёрдой земле и eпотреблять твёрдую пищу, родители отправили меня по этапу в деревню. Сами же встали в очередь на бюджетную жилплощадь. Орудуя локтями, изо всех сил ринулись её отрабатывать, чтобы выбраться из барачного скворечника в Подмосковье. Не сочтите это за кукушанский подход к единственному чаду. Это была отработанная старшим поколением традиция подкидывать своих детей на воспитание в родовое гнездо. По нынешним меркам гнездо было очень плодовитым. Бабуля издала свой последний родовой крик в 46 лет, отделавшись от назойливых притязаний деда на наследника, а перед этим она 12 раз стреляла холостыми девками. К сожалению, только семь из них увидели собственных детей. Троих забрала болезнь, а двоих война.
Я был единственным отпрыском седьмой дочери, как белая ворона в стае многодетных тётушек и дяди. И весь этот кагал прошёл через жернова бабушкиной любви и дедушкиного воспитания. Они перемалывали нас аккуратно, но сильно, а иногда и больно. Справедливости ради нужно сказать, что силовой метод воспитания был большой редкостью. За редким исключением, каждый получил единственное дедовское крещение. Поэтому эти случаи передавались из уст в уста, как страшные сказки братьев Гримм. Например, семейство моей тётушки Симы, каждый раз дружно потирало макушки, когда на общих застольях дело доходило до воспоминаний о методах воспитания дедушки Сережи. Он конечно не Макаренко, но его метод тоже работал и был проще в эксплуатации.
Дело было аккурат после окончания войны, когда ещё был жив мой прадед Тимофей и карточки на хлеб. Так вот, прадед толи по ошибке, толи намеренно взял, да и спёр кусок хлеба у тёти Симы. Та давай возмущаться о несправедливости мира, о праве на свой хлеб насущный и прочей либеральности. Она так увлеклась борьбой за свои права, что пропустила момент, когда дедушкин дубовый половник ручной работы раскололся об её голову. По её словам, она до сих пор слышит звон в ушах от этой контузии. Через десять лет дед, как добрый самаритянин, переломил сухой батон колбасы о голову её сына Юрки, когда тот решил проявить самостоятельность в добыче остатков пищи из общего чугуна. Спустя пару лет её дочке Маринке достался призовой дедушкин щелбан из-за скверного воробья, вылетевшего из её уст за тем же столом. От неожиданного столкновения Маринкиной головы с указующим перстом деда она потеряла дар речи на время обеда, а сквернословие на всю жизнь. Моя мама стыдливо призналась мне, что от громких дедушкиных оваций по мягкому месту за тройку по математике, она в десятом классе выделила со страху суточный диурез и пятёрку в аттестате. И так со всеми. Достаточно было одной волшебной таблетки, чтобы вылечить дисциплинарный недуг на всю оставшуюся жизнь. Остальное воспитание сводилось к демонстрации кожаного «Сергея Сергеевича», который выполнял две важные функции. Поддерживал дедовские портки и дисциплину в доме. Когда дед произносил его имя всуе, даже сквозняки в щелях переставали свистеть, пытаясь по-тихому вылететь наружу. Тактильным знакомством с дедовским атрибутом воспитания, удостоился только ваш покорный слуга. Это прикладное воспитание до сих пор вызывает у меня зуд в месте приложения.
Начну с того, что дед был поборником традиций, поэтому всё семейство в обязательном порядке приезжало летом в деревню батрачить. До моего четырёхлетия мама приезжала каждое лето, чтобы за время отпуска успеть зацеловать меня до полусмерти, отработать моё иждивение на бескрайних картофельных грядках, а заодно испортить фигуру на деревенских харчах. Отец был более сдержан в проявлении чувств к трудовой повинности, поэтому своё редкое появление обстраивал, как снисхождение ангела воплоти. Он спускался с высот своего пятого разряда электрика на грешную крестьянскую землю и неделю грешил чрезмерным возлиянием, прикидываясь сапожником. После свершения этого ритуала, он откланивался и возвращался к своим трудовым подвигам телемастера. Так вот, как-то после окончания первого класса мама отконвоировала меня в деревню для прохождения очередной летней повинности. Для встречи столичных гостей народу в комнате собралось человек двадцать. Меня все трогали, тискали, тормошили, просили рассказать стишки и издевались от всей души. Я чувствовал себя звездой эстрады и стал молоть всякую детскую чушь направо и налево, не разбирая имён и званий. Звёздная болезнь прогрессировала у всех на глазах, и после долгих и мучительных выступлений привела меня к улётному исходу. Когда дед попросил меня помолчать, я уже по уши был в наркотическом дурмане всеобщего внимания, поэтому нагло проигнорировал его просьбу. На вторую просьбу деда я допустил роковую ошибку и в ультимативной форме предложил ему помолчать самому. Я был на вершине своего триумфального имени прямо над обрывом своего выступления.
В тот момент, когда я произнёс заклинание молчания, воздух в комнотушке сжался до точки и поглотил все звуки. Эпицентр этой чёрной дыры находился где-то поверх моей головы, так как глаза двадцати человек были устремлены именно туда. В пылу выступления я не заметил этих атмосферных изменений, и продолжал разворачиваться на всю широту своей творческой натуры. Раскрыться полностью я так не успел, земля оказалась ближе. Моя натура неожиданно вознеслась над полом, а потом резко свернулась в бараний рог и устремилась в дедушкину промежность. В результате этих манипуляций я оказался зажатым между голенищами дедовских сапог. Почуяв неладное, я решил не медлить и применить голосовую психическую атаку на деда. После первого контакта с кожаным ремнём, я неожиданно для себя взял на две октавы выше обычного. Дед этот талант оценил по моему тощему достоинству следующим восторженным хлопком и просьбой замолчать на бис. Оценив невыгодность своей диспозиции, я решил обратиться за помощью к союзникам. Собрался с силами и послал голосовую депешу маме, с приложением самого умоляющего взгляда. Посыл разбился о безмолвное изваяние ужаса, застывшее на её лице. Указательный палец вертикально перечёркивал её рот и мои надежды на помощь. Ни какие мои волшебные заклинания не смогли вывести её из этого оцепенения.
Третий импульс посланный ягодицами заставил меня задуматься и снизить тональность своей арии. При этом в бархатной тональности дедовского баса не было и намёка на злость. Он исполнял свою партию тихим елейным голосом, который громыхал в многолюдной тишине застывших статуй под акомпонемент художественного свиста ремня. Стало страшно, а ещё страшно обидно, что моя карьера столичной звезды так постыдно закатилась под дедовские ноги. Четвёртая инъекция «Сергея Сергеевича» в полупопие поставила печать молчания на мои уста, дабы не испустить через них дух. С противоположной стороны он бы всё равно со страху не выбрался, ибо там его сторожил кожаный демон. Дух бился где-то в районе мозжечка, пытаясь донести до моего сознания простую истину. Открыв ему врата, я осознал, что методы воспитания детей в этом захолустье остались ещё на патриархальном уровне. Я выключил свой громкоговоритель. Дед выждал минуту моей драматической паузы и разжал свои ножные объятия. Я выполз из дедовской промежности совершенно шёлковым пай-мальчиком, которого не нужно было просить дважды. Этот эффект длился ещё долгие-долгие годы, а мой сольный номер внесли в книгу рекордов нашего семейства, как доказательство, что «Сергей Сергеевич» это не только виртуальная страшилка, но и эффективный инструмент в деле воспитания личностей этого родового древа.