Славные парни. Жизнь в семье мафии
Шрифт:
Я осторожничал, как мог, я до этого никому не признавался, но помню, как каждую ночь, проведенную в тюрьме, трясся от страха. Я боялся, что Джимми прознает, что я задумал, и убьет меня прямо в камере.
Макдональд твердил, что пока я нахожусь в тюрьме, я в безопасности. Я не мог над ним не посмеяться. Я сказал ему, что если Джимми захочет меня пришить, он просто зайдет с парадного входа, одолжит дробовик у одного из охранников, разнесет меня на куски и беспрепятственно скроется.
Мне следовало себе уяснить, что Поли с Джимми будут знать все, что происходит на суде, и если они узнают, что я каждый день навещаю офис Макдональда, то поймут, что я запел или собираюсь запеть.
Поэтому я посоветовал Макдональду в каждый мой визит прихватывать и Джермейна в придачу. Это дало мне возможность кричать на Ричи Оддо, моего адвоката, жалуясь на дурное обращение, и орать, что он дерьмовый адвокат.
Чтобы меня успокоить, Оддо утверждал, что и Джермейна тоже достают. Тогда я орал еще немного для проформы, кричал, что мне плевать на то, что они делают с Джермейном, я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Я хотел, чтобы все мои крики и жалобы о дурном обращении дошли до Джимми и Поли.
Затем, стоило только отбыть Оддо, как я проводил остаток дня в офисе Макдональда, пил кофе и слушал, как они пытаются меня завербовать.
Во время этих разговоров я никогда не предлагал своей помощи, но и не отказывал в ней. Я просто заставлял их ждать, но понимал, что они знают - в конце я все же стану сотрудничать. Они знали, что мне некуда идти.
Однако мысль вверить свою судьбу федералам была такой же ужасной, как и противостоять Джимми. Дело было не в том, что федералы были продажными и сдали бы меня. Они просто были тупы.
Они всегда совершали ошибки. Например, я узнал, что в моем деле информаторм стал сын Бобби Джермейна, потому что копы случайно оставили его досье в судебных документах. Они всегда так лажали, и я не хотел, чтобы и мою жизнь они тоже просрали.
Шестнадцатого мая, после восемнадцати дней в тюрьме, я понял, что настало время вернуться домой. В час дня в субботу Карен и моя теща пришли в тюрьму с десятью тысячами залога.
Я знал, что федералы и мой полицейский надзиратель на выходных будут отсутствовать. У меня будет пара дней, чтобы собрать деньги, и еще пара дней, чтобы понять, не ошибались ли федералы насчет того, что Джимми хочет меня пришить. Как я ни боялся Джимми, мне по-прежнему было трудно с этим смириться.
Я знал, что со времени моего ареста Мики звонила Карен дважды в день. Они хотели знать, в порядке ли я. Не нуждаюсь ли в чем? Когда я возвращаюсь?
В общем, те же самые вопросы, которые они задавали при любом аресте, только теперь я стал подозреваемым. Я чувствовал себя параноиком, но временами ты или параноик, или мертвец.
Помню, я тогда вышел из тюрьмы и быстро запрыгнул в машину. У меня было ощущение, что меня убьют прямо на выходе из тюрьмы. Я не чувствовал себя в безопасности, пока не оказался дома.
Вот тогда Карен сказала, что смыла наркотики. Спустила в унитаз восемнадцать тысяч долларов. Да как она могла? - А почему тогда ты мне подал знак?
– спросила она.
Но я не давал ей сигнал смывать наркотики, просто спрятать от копов, на случай если они вернутся на обыск с собаками. Она принялась кричать и плакать. Я начал орать на нее. Мы кричали, пока не охрипли. Всю ночь я проспал с оружием.
Когда в субботу утром позвонила Мики, справиться о том, как дела, Карен ответила, что все хорошо, я вышел из тюрьмы. Мики чуть не бросила трубку. Ей хотелось узнать, почему Карен не сказала ей об этом раньше.
Они могли помочь с залогом. Именно поэтому я ничего и не сказал. Поэтому я велел матери Карен прийти с деньгами.
Поэтому я собрал свои вещи и был готов выйти немедленно. Я не хотел, чтобы меня окликал охранник. Я не хотел, чтобы у выхода из тюрьмы меня встречал кто-либо еще, кроме Карен и ее матери.
Мики сказала, что Джимми хочет встретиться со мной, как только я проснусь.
Я попросил Карен передать, что меня окружает слишком много внимания, и что мы сегодня идем на бат-мицву [32] , и поэтому я встречусь с Джимми в воскресенье. Я хотел использовать субботу, чтобы собрать деньги и посмотреть, не замечу ли каких признаков опасности.
32
Бат-мицва - термин, применяющийся в иудаизме для описания достижения девочкой религиозного совершеннолетия.
В утро воскресенья в встретился с Джимми в закусочной "Шервуд" на Рокуэй-Булевард. Это было людное местечко, где нас обоих знали. Я пришел туда на пятнадцать минуть раньше и обнаружил, что Джимми уже там.
Он занял кабинку в конце ресторана, откуда мог наблюдать за всеми, кто заходит в ресторан или останавливается на парковке. Он хотел выяснить, не следят ли за мной.
Он не дотронулся до своего кофе и дыни. В прежние времена Джимми бы уже умял дыню, три или четыре яйца, сосиски, жареную картошку, пирожки и английские булочки, предварительно обильно полив все кетчупом.
Джимми обожал кетчуп. Он всюду его добавлял, даже к стейкам. Джимми к тому же беспокойно оглядывался по сторонам. Он нервничал. Он стал носить очки и то и дело снимал их, а затем вновь надевал.
Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и ничто не помогало - ни душ, ни свежая отглаженная рубашка, ни одеколон. Ничто не могло перебить запаха тюрьмы и страха. Джимми поднялся.
Он улыбался. Он раскрыл объятия и сердечно меня обнял. На столе лежали мои судебные документы. Джимми раздобыл их у адвокатов. Когда я сел за столик вместе с ним, ощущение было таким, как в прежние славные времена.
Внешне, конечно же, все оставалось спокойно.
Мы должны были обсудить мое дело с наркотиками, как и множество других моих дел, которые мы прежде обсуждали, но на этот раз я понимал, что в действительности мы обсуждаем меня. Я понимал, что на мне висят копы.
Я представлял угрозу. Я знал, что могу сдать Джимми и заключить сделку с правительством. Я мог сдать "Люфтганзу" и я мог сдать Поли. Я мог засадить Джимми с Поли за решетку до конца их дней. И я знал, что Джимми тоже знал.