Славяно-горицкая борьба. Изначалие.
Шрифт:
– А вы сами?
–Я, батенька, архистратиг. Меня они не возьмут, иначе экспедиция просто повернет обратно, и тогда им все придется начинать сначала.
– Логично.
– Если мои рассуждения верны, то стоит вам углубиться в тайгу, и на вас нападут. Буткевич ковырнул палкой угли в прогорающем костре.
– Вы можете им дать ложные сведения. Главным образом о маршруте, для пущей достоверности пошлем туда всех казаков… Я, конечно, не могу вам приказывать. Поручик вздохнул, задумался:
–Вот что, сразу после «вечерней зари» (вечерняя поверка в русской армии) исчезайте, по одному. Я, пока еще не стемнело, прогуляюсь… и казакам ничего не говорите.
– Они запаникуют.
– Тем лучше, натуральнее получится. Если меня не возьмут, вам уходить будет нельзя, иначе вы можете привлечь на себя все силы японцев.
Буткевич встал, набросил на плечи шинель и, играя прутиком в руках, направился в тайгу. Начальник смотрел ему вслед и нервно
– Ну что же вы черти? – вопрошал Буткевич равнодушную тишину, – неужто мы просчитались? Палец навалился на курок. Гулко стукнул боек. И снова тишина. Буткевич уронил руку вниз, театрально откинулся головой назад, вздохнул, выдержал паузу. Потом не спеша повернул барабан, снова потянул револьвер к голове… Неожиданно, сзади кто-то резко ударил по руке, выбив револьвер на землю.
– Когоэ-дэ! (Тихо! —япон.)
Буткевич, не разворачиваясь, перехватил руку своего «спасителя» и рывком переместил того вперед. Японец еще не успел упереться, как руки противника рванули его уже в другом направлении. Подтолкнув падающего, поручик прыжком переместился в сторону. Место, где лишь миг назад была голова Буткевича, облапили, как тиски, ручищи еще одного нападающего. Развернувшись, поручик хватил хлестко, но глубоко просадив руку в ударе. Удар сложил японца пополам. За спиной снова угадалось движение. Буткевич никогда не ждал атаки, уходя от нее заранее ли доупреждая. Тот, первый, с неожиданной легкостью высоко выбросил вперед ногу в тяжелом башмаке. Уже инстинктивно чувствуя провал удара, японец, не останавливаясь, снова крутанул ногой в воздухе, чуть не задев Буткевича. Поручику выпало ответить напористому японскому драчуну, но он осознал необходимость очередной увертки. Почти одновременно с этим в его сторону метнулся третий нападающий. Сперва прогнувшись к земле, а потом перевернувшись по ней, Буткевич отступил. Он прыгнул на камень, вскарабкался по сыпучему склону. Теперь трое японцев оказались внизу. Кто-то из них, видимо, ругался, судя по резким, хотя и непонятным выражениям.
– Вот поди ж ты, – сам себе сказал Буткевич, – мало того, что дерутся, еще и чертенят меня почем зря!
Штурм горы не заставил долго ждать. Нападали с разных сторон. Первый, возникший снизу, спрятал глаза в улыбке:
– Кицунэгари. (Охота на лис.)
– Сам ты! – бросил ему поручик и замахнулся. Однако внезапно ударил другой рукой. Удар тяпнул японца по зубам, но никакого действия не возымел. Тот поднимался в полный рост. Прежде чем он выпрямился, Буткевич, откинувшись назад и присев, как в разудалой «Барыне», выстрелил вперед ногой. Лазутчика унесло вниз. Послышался его крик и шум падения на камни. Буткевич взорвался. В нем распрямилась какая-то скрытая пружина, до сих пор сжимаемая обстоятельствами. Не уклоняясь от ударов, а наседая на них жерновами своих рук, перенося руки в хлесткие и размашистые ответные удары, поручик совершенно измотал японца, натащил его на себя и уже перенес тому на захребетину свой сжатый до боли кулак, но тут тяжелый удар отбросил Буткевича на землю. Да. На одно мгновение противник оказался не контролируемым за спиной… У русских так не бьют, но все равно, достоинства победителю этот удар не прибавил. Буткевич переместился вперед, отрываясь от противника, потом еще и в сторону. Японец двигался стремительно, пытаясь достать лежащего ударом и не давая тому встать на ноги. Однако, чуть собрав силы, Буткевич перебросил из-под себя ноги, по-казачьи перевернулся на спине и подцепил нападавшего. Поручик уже предощутил, как вышибает каблуком мозги у летящего по склону противника. Этот удар – «с каблучка» – когда-то пользовали некоторые кадеты из тех не лучших, хотя и высокородных дворян, что ублажали себя видом мужицкой крови. Тогда, в глазах младших по курсу, это был героизм – показать в уличных разборках, что такое кадетский корпус! И вдруг поручик зафиксировал: с разных сторон на него смотрели пустые глазницы винтовочных стволов. Вообще-то японцы стрелять бы не должны. Однако Буткевичу не захотелось на себе испытать правильность этих выводов, и он дал себя взять…
С ним обошлись не очень корректно – один из солдат просто шибанул поручика прикладом в дышло, чем вызвал протест своего же офицера. Его вмешательство поручик расценил как «классовую солидарность». Буткевича связали. Двигаясь вместе с японцами, он мог несколько раз раскидать своих конвоиров, даже несмотря на связанные за спиной руки. Солдаты имели весьма слабую обученность в подобных делах. Например, один из них оказался в критической близости от края обрыва, а идущий сзади, как определил Буткевич, взял винтовку на плечо. В другой раз, во время спуска по сыпучему грунту, у переднего разъехались ноги, а боковой конвоир стал опираться на винтовку, чтобы не съехать вниз. И все же Буткевич решил не сопротивляться. Должна же быть какая-то логика в заранее созданной им же ситуации. Уже в конце склона конвою встретился дозорный, приветствовавший идущих условным сигналом. Особой маскировки лагерь японцев не имел. Судя по развьюченным и расседланным лошадям, численность противника составляла человек пятьдесят. У поваленной пихты мешковина прикрывала пулемет, оружие каждый носил при себе. Большинство солдат оказалось на площадке – они выполняли что-то вроде гимнастических упражнений, иногда придавая лицам свирепые выражения и имитируя удары.
Буткевича подвели к старшему офицеру. При нем суетился лекарь экспедиции Любавский. Лекарь обернулся и с ухмылкой спросил:
– Что, поручик, не чаяли, поди, свидеться?
–Да, вот как-то еще не успел заскучать по вам…
– Молтять! – вмешался переводчик. – Ответить только на вопросы. Офицер снял фуражку и бросил ее на раскладной столик. Он что-то сказал переводчику, и тот суетливо забегал глазками:
– Цель экспедиции?
– Видите ли… В Петрограде существует Императорское географическое общество. Научные исследования, которые проводят географы, позволяют, так сказать, приоткрыть завесу таинства явлений, уникальных в своем роде.
– Не валяйте дурака, они вас расстреляют, – вмешался Любавский.
– Неужели вы не понимаете, что цели экспедиции держатся в секрете?
– И от вас?
– Представьте себе.
– Марструт? – снова спросил переводчик. Буткевич вздохнул. Наклонился к карте:
– На словах не объяснишь, а руки связаны.
Переводчик быстро передал офицеру пожелание пленного. Офицер с недоверием посмотрел на Буткевича. Пауза должна была оборваться отказом.
– Ваши солдаты прекрасно владеют джиу-джитсу! – обращаясь к офицеру, сказал Буткевич.
– О, дзю-дзюцу! – ублажено кивнул офицер, подумал и приказал развязать поручика.
– Указыте марструт. – Снова повторил переводчик. Буткевич взял карандаш, склонился над картой. Мгновение спустя карандаш вошел в горло японского офицера чуть ниже кадыка. Тихо взвизгнул переводчик, но руки Буткевича уже проворачивали коротко остриженную голову, словно снимая ее с резьбы позвоночника.
– Спокойно, Любавский, не паникуйте. Если меня снова возьмут, то расстреляют и вас. Ведь это вы мне сейчас помогли, не так ли?
Любавский онемел. Буткевич осторожно обернулся. Солдат-конвоир стоял шагах в десяти и, не слышал предсмертного хрипа своего офицера.
– По-японски говорите?
– Чуть-чуть.
– Позовите солдата.
– Дзюхэй! – крикнул не очень уверенно Любавский. Солдат обернулся, скинул с плеча винтовку, стал приближаться. Любавский заскулил.
– Не делайте резких движений, не привлекайте к себе внимания, – не обращаясь ни к кому, сказал Буткевич и встал, закрывая собой столик, как можно сильнее стараясь показать полное отсутствие агрессии. Когда солдат оказался в досягаемости, Буткевич тихо задушил его.
– Не берите револьвер убиенного, недобрый вы человек! – бросил Буткевич заерзавшему было лекарю. – Не поможет, я стреляю быстрее.
Буткевич шел к пулемету спокойно и уверенно. Видевшие его японцы стали выражать растерянность. Тогда Буткевич развернулся к ним спиной и демонстративно помочился. Сзади хмыкнули. Чуть помедлив, он решительно шагнул к мешковине. Лента была заправлена. Поручик поднял тяжелый ствол и залег с ним под обломанную пихту. Японцы уже носились вдоль склона, передергивая затворы винтовок, однако поведение их было странным. Как это не удивительно, причина замешательства исходила вовсе не от Буткевича. Началась беспорядочная стрельба. Стреляли не в сторону пулемета. Поручик все еще не мог обнаружить причину столь странного поведения противника, хотя уже и начинал кое-что смекать. Да, так оно и есть – на японцев насели его унтера. Наконец кто-то из самураев вспомнил о пулемете. Захрустели поломанные ветки. Очередь отбросила тело шагов на пять. Буткевич дышал едкой пороховой гарью. В радиусе обстрела противника не было, все происходило где-то ниже, у самого подножия сопки. Неожиданно совсем рядом застучали подошвы башмаков. Японцы бежали прямо на него, то есть в тайгу. Поднимаясь из своего укрытия, Ьуткевич увидел впереди высоко на склоне идущих цепью казаков. Все. Навалившись на дымящийся ствол, поручик высадил ленту до конца. Едва пулемет замолчал, из-под самых ног кто-то выполз. Буткевич, уже теряя силу, перевернул на нападавшего неподъемную тяжесть горячего ствола. Вот теперь все. Почему он ничего не видит? Что это, гарь? Оттуда, с той стороны, где перемешались топот, стрельба, крики и уже узнаваемая ругань, прорвалось: