Славянский котел
Шрифт:
Губернатор откинулся на спинку кресла, смотрел на дочь испытующе. Старался понять, насколько дочь его, такая ещё молодая, и будто бы не очень серьёзная,— насколько она повзрослела с тех пор, как живёт на острове и трудится в химико- биологической лаборатории. Речь её о смысле денег ему нравилась, и он решил побольше внимания уделять дочери, растолковать ей многие процессы в их стране и в мире, которые, словно снежный ком с горы, валятся на их головы и грозят в ближайшие годы изменить весь мир, вносят коррективы и в их личную жизнь.
Сказал Драгане:
— Элл тебя любит. Как ты относишься к этому факту?
— А никак. Мне его любовь не мешает.
— Это так, но парень страдает, ждёт от тебя ответа.
— Он мне никаких вопросов не задавал. А если любовь доставляет ему страдания, это его проблемы. Но только не понимаю, как это любовь может доставлять страдания? Я мечтаю о любви, но она ко мне не приходит. А если бы пришла, я была бы счастлива. Любить кого-нибудь... Даже того, кто тебя не любит. Это ведь такое счастье! Так пишут в книгах. Да я и сама так понимаю.
На это отец сказал:
— Драгана! Мне не нравится твой стиль и твоя манера говорить со мной на такую важную тему.
— Почему, папа?
— Ты взрослая, и я вправе ждать от тебя серьёзного обсуждения этой важной для нашей семьи, и даже для нашего дела темы. Танкерный флот Битчера пополнился новыми судами, купленными по дешевке в России, там же он наладил закупку более качественной нефти, чем у него была прежде. Доходы его полезли вверх, его ценные бумаги, суда и хранилища горючего достигли астрономических размеров, он вот-вот войдёт в клуб миллиардеров, членом которого имеет честь быть твой дедушка. Ты теперь представляешь, какого масштаба человек удостоил тебя своей любви?..
Девушка смотрела в раскрытое окно, за которым вечно плескался, ворчал и шумел океан. Лицо её было задумчивым и печальным. Не поворачиваясь к отцу, она тихо проговорила:
— Странно устроены люди! Любит меня, знает, как я нуждаюсь в деньгах, и никогда не предложил помощи. Это от такой-то денежной горы... и — не предложить. Странно.
— А тебе нужны деньги?
— Очень.
— Для чего же?
— Для борьбы. Я должна бороться за свой народ, а для борьбы нужны деньги.
— Я знал, что ты у меня патриотка. Такой я воспитал тебя. Но я не знал, что для какой-то там химерической борьбы, где невозможно достичь победы, тебе нужны деньги. Я ведь тоже человек не бедный. Готов дать тебе нужную сумму. Но ты мне скажи: для какой-такой борьбы понадобились тебе деньги?
— Я знаю, что ты будешь ждать отчёта, а потому и не прошу у тебя денег. И у дедушки не прошу. Я вас люблю обоих, вы для меня самые дорогие люди на свете, но если уж говорить честно — не понимаю, почему вы не вкладываете хотя бы небольшую часть своих денег в святое дело борьбы сербского народа за своё выживание.
Губернатор поднялся и сказал Драгане:
— Дочь моя! Спасибо тебе за то, что повела со мной такой серьёзный и мужественный разговор о судьбе нашего народа. Я рад, что ты пошла в меня и в дедушку. Да и матушка твоя истинно русская и благородная женщина. Но вопросы твои слишком серьезны, чтобы обсуждать их накоротке. Мне сейчас нужно ехать на службу, а ты действуй по своим планам, только имей в виду: ни на каких аппаратах, даже на автомобилях, сама ты теперь ездить, плавать и летать не будешь. Для тебя уже составлены правила передвижения, которые ты будешь исполнять беспрекословно. И всюду тебя будет сопровождать охрана. Это моя воля — воля твоего отца и губернатора. А я скоро приеду к вам на остров, и мы там о многом с тобой поговорим. Что же до «Облака» — пусть твой Простаков не тревожится. Было бы оно, это «Облако», а уж как вручить его в нужные руки — мы эту проблему вместе решать будем. Она уже отчасти решена у нас, но мы не будем делить шкуру неубитого медведя. Этой проблемой займёмся тогда, когда будет у нас «Облако».
В правом крыле нижнего этажа у Драганы был свой «уголок» — три небольших комнаты, обставленных родной сербской мебелью. На полках книги национальной сербской и русской литературы, на стенах картины сербской природы. Это был подарок отца ко дню возвращения дочери из России, где она проходила практику в лаборатории Арсения Петровича. Сюда сейчас и зашла Драгана, взяла томик Пушкина и легла отдыхать. Скоро она уснула и проспала до вечера. А вечером к ней тихо зашла горничная и присела на край дивана. Дана проснулась и, точно в детстве, когда горничная Жанетта была совсем молодой, протянула к ней руки, обняла, прижалась щекой и долго этак держала её, ощущая тепло молодой женщины, заменявшей ей мать, когда та уезжала в Белград к своим родителям. Временами мать прилетала в Дом Волка, посещала дочь на острове, навещала дедушку Драгана, но затем так же внезапно улетала. У мамы были непростые отношения с мужем, и она часто отлучалась из дома. Иногда дедушка задерживал её у себя, и тогда к ним прилетала или приплывала на яхте Драгана и они жили втроём, ухаживали с мамой за дедушкой, встречая и провожая гостей, которых у дедушки всегда было много.
Дедушка любил свою невестку, но признавался, что «никого так сильно не любит в целом свете, как внучку». А в другой раз за утренним или вечерним чаем, или сидя у горящего камина, подолгу смотрит то на невестку, то на внучку и в раздумье скажет: «Я ещё не решил, кому оставить свои миллиарды,— скорее всего, разделю их поровну между сынами и внучкой».
О дедушке говорили, что он член клуба трёхсот самых богатых людей Америки; если ему нездоровится, тогда об этом пишут газеты, а президент страны звонит и спрашивает: «Не прислать ли вам моих врачей?»
Мама Драганы, сорокатрёхлетняя Русина, «ослепительная красавица», как её называют журналисты всех мастей, неизменно вежлива и даже ласкова с отцом мужа, с мужем и дочерью, не повышает тона в отношениях со всеми подчинёнными ей людьми, но как бы не по своей, а по чужой воле держит всех на дистанции, и оттого иногда кажется чужой, недоступной и даже будто бы чем-то недовольной. В русских сказаниях о таких говорят: «красавица с холодным сердцем», «светит, но не греет», «снегурочка» и так далее. Одного только мужа она одаривала постоянной и неизменной любовью, нежностью, каковой обыкновенно пользуются только горячо любимые малые дети. Но недавно между любящими супругами вдруг произошло охлаждение. Все это замечали, но никто не знал причины такой перемены. И лишь Драгана догадывалась, что мама к кому-то приревновала отца. Однако заговаривать об этом ни с отцом, ни с матерью не смела. Вот после этого Русина и стала часто уезжать из дома.
Русиной её назвал отец в честь матери, наполовину сербки, наполовину русской по происхождению.
Драгана поднялась с дивана и села на мягкий стульчик перед зеркалом. Жанетта подошла к ней и по заведенной с детства привычке стала расчёсывать волосы.
— Жаннушка,— заговорила с ней Дана,— ты всегда и всё знаешь: скажи мне, пожалуйста, что случилось с моим отцом? Он сегодня был со мной строг и холоден, ничего не рассказывал, а только предостерегал и советовал.
— Ах, нет тут никаких секретов; он за вас сильно напугался. Уж так он вас любит, барышня, так любит!.. Намедни звонила госпожа Русина. Она в Белграде, и неизвестно, когда вернётся в Штаты. У них и разговоров только о тебе и о тебе. Госпожа пытает: когда у вас свадьба с Эллом, а отец будто и не хочет вашей свадьбы. Господин губернатор остыл к нему; говорит, жадный, не даёт денег на славянскую общину. Как-то угощала их пельменями, а господин и говорит ему: сербскую общину надо расширять, еще пятьсот новых семей из Косово завезём на остров. А Элл возражает: община да община, прорва какая-то! Этак ваши сербы все деньги у нас поедят. А господин стращает Элла: подберётся к тебе желторотая саранча,— так он мексиканцев называет,— я посмотрю тогда, как ты запрыгаешь со своими деньгами.
— А что Элл? Он боится этих к,ано?
— Негров больше боится. Говорит, с мексиканцами найду общий язык; человек тридцать в охрану к себе возьму,— они верными умеют быть,— а вот негры... этих я боюсь. Теперь же вот, как вас ракетой подорвали, папаша ваш и вовсе испугался. Спит плохо. Всё сидит в кабинете и пишет. Его сейчас выборы беспокоят. Я слышала, как он сказал: Америка раньше России в тартарары полетит. Мигранты прихлынут к нам новой волной, она и закачается. С мигрантами цунами придут, ураганы разные, смерчи да потопы, и не такие, как прежде, а целые города с побережья снесут. Говорит, у Бога терпение вышло, долго он художества наши прощал, а теперь беды страшные нашлёт. Россию-то он уж наказал, а нам всё на будущее заготовил. Всё чаще ваш папаша об этом говорит, а я таскаю со стола да на стол угощения разные, а сама во все уши слушаю. Страшно мне становится.