Славянское реалити-шоу
Шрифт:
Примерно через два часа всё успешно завершилось: роды, паника, болезненные крики и стоны рожениц, детские отчаянные вопли….
Счастливые родители – в спальных помещениях – усердно ворковали над своими народившимися чадами, без устали чмокая друг друга в щёки. Уставшие супруги Пугачёвы (Галка помогала Саньке, Емельян без устали таскал воду от родника – четыреста метров туда, четыреста – обратно), отправились на свежий воздух: отдышатся, поговорить о своём в спокойной обстановке…
Егор и Санька остались в столовой одни. Сидели за обеденным столом, мелкими глотками отхлёбывали из эмалированных кружек горячий травяной чай, устало и понимающе переглядывались.
– У тебя кто родился? В смысле – кого принял? – первой непринуждённо спросила Сашенция, делая вид, что ничего особенного и не случилось. Мол, обычная повседневная ерунда, и не такое видали…
– Совершенно обычный мальчишка, – подыгрывая жене, нарочито небрежно ответил Егор. – Чернявый такой, весь в родителей. Сразу чувствуется, что чистейших поволжских кровей. Молчаливый и очень серьёзный. Весом…, – он наморщил лоб, изображая усиленный мыслительный процесс. – Где-нибудь четыре восемьсот, а, может, и все пять килограмм…. Его родители, полностью обезумев от счастья, свалившегося на их головы, решили сына назвать Егором. То бишь, в мою честь. Я, конечно, возражал, убеждал, отказывался.… Но настояли, уболтали, уговорили…. Так что, теперь у меня в племени имеется тёзка! Более того, пришлось дать честное благородное слово, что как только мы выберемся в Большой Мир, то я стану Крёстным отцом этого малютки, а ещё…
Санька от души рассмеялась – весело, звонко, беззаботно:
– Ой, врун бесстыжий, держите меня! Пообещал стать Крёстным? Да ты же сам – некрещеный! Ну, врун…
– Так ведь просили…, – слегка стушевался Егор. – Опять же, ради такого дела, и я, безусловно, окрещусь. А потом уж – тёзку…, – замолчал, слегка обидевшись.
Жена тут же – через стол – ловко перехватила его ладонь, крепко, и одновременно нежно, сжала своими длинными и сильными пальцами:
– Не дуйся, пожалуйста! Ты у меня – просто чудо. Фээсбэшное такое – чудо! Принять в полевых условиях пятикилограммового богатыря – дорогого стоит…. А почему ты не интересуешься, что у меня? Загордился, что ли? Или разлюбил, злыдень коварный?
– Люблю, Сань! Люблю…. Ну, рассказывай, рассказывай!
– Девочка родилась у Поповых-Браунов. Светленькая такая, милая…. Килограмм пять, наверное, весом. Здоровенькая, крикливая и голосистая….
– Это точно, что голосистая! – Егор кивнул головой в сторону спального отделения, где секунд пять назад зазвучали характерные перепевы. – Певцам знаменитым оперным – фору даст! Как назвали-то?
– А ты угадай – с одного раза!
– Александрой, что ли? Угадал?
– Конечно, угадал! Александрой, Санькой, Шурой, Сашенцией, Сашенькой…. Кстати, уважаемый товарищ заслуженный фээсбэшник, а не хочешь ли ты прогуляться немного?
– Куда это вдруг, моя Небесная принцесса?
– Да в баньку, мой друг, в баньку! Там натоплено хорошо, помоемся, спинку мне потрёшь, ну и …
– Сань, да неудобно как-то!
– Удобно, удобно! Заодно осмотришься, примеришься….
Егор – неожиданно для самого себя – начал заикаться:
– Ч-что это я – д-должен осмотреть? К-к чему это – д-должен примериться?
– Как это – «к чему примериться»? – притворно удивилась Санька. – К рабочему месту, естественно! Мне же рожать через две недели…. Кто у меня будет принимать роды? Кому – единственному и неповторимому – я могу доверить эту наиважнейшую миссию? Что так скромно молчишь, господин славянский супермен? Тебе и доверю! Ты и будешь – роды принимать у меня! Один, и без всяких помощниц! Не спорь, любимый, я так хочу…
Ровно через две недели у четы Леоновых родился, с Божьей помощью, весёлый и здоровый мальчуган – с длинным любопытным носом и совершенно неопределённой расцветкой волос: всё, что около области лба, было покрыто весёлым белёсым пухом, а затылок был густо усеян жёсткими, иссиня-черными волосинками.
– Как же иначе! – мудро и понимающе усмехнулась Санька, увидев сына первый раз, через две минуты после его успешного выхода из материнской утробы. – Настоящий плод искренней и равноправной любви! – присмотрелась повнимательней и обидчиво нахмурилась: – Это же нечестно, Егора! Глаза-то у нашего Платона – твои, тёмно-зелёные.… Нет, чтобы совсем всё поровну: один – тёмно-зелёный, а другой – голубой! Обидно даже…
– Зато, наверное, характером он будет в тебя, – уверил Егор. – Это же просто отлично! – а про себя беззлобно усмехнулся: «Ну, и повезёт кому-то! Не одному же мне всё это безропотно выносить, сносить и терпеть…».
– Ты это серьёзно? – недоверчиво прищурилась Сашенция. – Без приколов и задней мысли?
– Да, что ты, Сашенька, любимая моя? Абсолютно серьёзно!
А второго мая Галина родила девочку. Весом, естественно, примерно в пять кило, с цыганским разрезом карих глаз, но с короткой платиновой чёлкой. Малышку назвали Натальей – в честь безвременно погибшей Наташки Нестеренко, лучшей Галкиной подружки…
И всё бы и ничего – живите, да радуйтесь, славяне! Все дети родились здоровыми и бойкими, у матерей в полных грудях молока было – хоть залейся, никаких постродовых осложнений в женских организмах не наблюдалось. Да и микроклимат в коллективе, опять же, выстроился просто идеальнейшим – на первый взгляд (впрочем, как и на второй и на третий): всеобщая взаимозаменяемость, вовремя подставленное товарищеское плечо, чуткость и горячая, братско-сёстринская (славянская) любовь….
Но мучили Егора нехорошие предчувствия. Днём регулярно мучили, а по ночам ему снились самые настоящие кошмары: высокие зелёные волны, чуть-чуть солоноватые, заливающие пещеру, непонятные люди в пятнистой военной форме, с короткими нездешними автоматами в руках, чьи лица были спрятаны за светло-бежевыми противогазами – с квадратными окошками для глаз – выбегающие стройными рядами из подземного коридора.…А ещё было очень холодно, совсем не по сезону: редко, когда наружная температура поднималась выше нулевой отметки. Медленно тающий, рыхлый жёлто-серый снег лежал вокруг пещеры трёхметровым слоем, даже об охоте и рыбалке пришлось на время забыть…
Как известно всем здравомыслящим людям этой планеты – всех стран, времён и народов: настоящий вещий сон, он – непременно – в руку. Как в том смешном, бородатом и всем нам очень хорошо известном анекдоте….
Седьмого мая, ранним утром, когда короткая стрелка часов – на трофейном швейцарском хронометре – совсем немного не добралась до цифры «шесть», Егор решил ещё раз осмотреть внезапно «умерший» передатчик-излучатель. Зачем – осмотреть? Чёрт его знает! Странная получилась история…. Юный Платон спал в эту ночь на удивление спокойно: часов в десять вечера крепко заправился материнским молоком и не менее крепко уснул, что случалось совсем нечасто. Обычно с вечера аппетит у сына был откровенно неважным. Около часа ночи он непременно просыпался, сперва недовольно хрюкал, а потом начинал громко орать – до тех пор, пока его рот нежно не затыкал щедрый материнский сосок. После этой ночной трапезы Платон просыпался уже часа через два с половиной, мучимый отходящими газами и непреложным желанием – незамедлительно облегчиться.…Поскольку в их славянском племени не наблюдалось ни одноразовых подгузников, ни большого запаса льняных и прочих тканей, то приходилось тут же вставать с лежака и отправляться на внеочередные постирушки.
– Егора! – указующе шептала ему вслед Сашенция. – Ты прокипяти там всё! Хотя бы минуты три…
Но в эту ночь Платон претворился сущим небесным ангелом: как поужинал вечером (как уже было сказано – в двадцать два часа по московскому времени), так ночью больше и не просыпался. Сопел себе, как крохотный игрушечный паровозик, крепко обняв крохотными ручонками материнскую грудь, изредка непроизвольно вздыхая – печально так, по-взрослому, будто с самого рождения зная самую главную философскую сентенцию, впервые чётко и однозначно высказанную непревзойдённым Марком Твеном: – «Жизнь человеческая – безумно коротка, и полна немыслимых скорбей…».