Славянское реалити-шоу
Шрифт:
– Над трубой дыма нет, – насторожённо отметила Санька. – Нехорошо это, братцы!
У приземистого крыльца путники сняли лыжи, воткнули их носками вверх в ближайший сугроб, тщательно отряхнули с валенок налипший снег, торопливо поднялись по высоким ступеням.
– А дверь-то заперта! – удивлённо воскликнул Генка, указывая пальцем на короткий брус квадратного сечения, вставленный в изогнутые бронзовые скобы.
– Открывай, раз уж пришли! Не на улице же теперь мёрзнуть, – велел Егор. – Думаю, что хозяева на нас не обидятся…
Вошли, огляделись, Егор чиркнул зажигалкой и запалил прямоугольный свечной огрызок, обнаруженный на узкой полке рядом с дверным косяком.
– А свеча-то самодельная! Молодцы! – одобрил Генка. – Интересно, что эти умельцы используют вместо пчелиного воска?
Санька подошла к печи, пощупала её бока, со знанием дела заглянула в топку, сильно втянула носом воздух, задумчиво и недовольно покрутила головой:
– Знаете, господа, создаётся такое впечатление, что последний раз эту печь топили двое суток назад, то есть, ещё в старом году…. Ничего не понимаю! Выглядит данная ситуация примерно так, – Сашенция, явно строя из себя Шерлока Холмса, подошла к обеденному столу, брезгливо понюхала стоящую на нём глиняную миску: – Вечером тридцать первого декабря обожаемые всеми нами Пугачёвы на совесть протопили печь. Потом её, как и полагается, «укутали»: выгребли синие и фиолетовые угарные угли, плотно задвинули чугунную заслонку. Потом они встретили Новый год, поспали несколько часов. А ранним утром первого января наши друзья проснулись, встали, плотно позавтракали и исчезли – в неизвестном направлении…. Сюда они уже не возвращались, это совершенно точно. И лыжи с палками стоят в сенях, следовательно, пешочком Пугачёвы куда-то удалились. Что, согласитесь, странно вдвойне…
– Подожди! – перебил жену Егор. – Ты что же, хочешь сказать, что они эту ночь провели где-то в январском лесу?
– Откуда же мне знать, где они конкретно ночевали? В лесу, в поле, в бане, в глубоком овраге, в медвежьей берлоге? – возмутилась Санька. – Пока ясно только одно, что не в этой избе…
По прошествии некоторого времени Егор принял решение. Не оттого, что гениально разгадал эту странную загадку, а просто потому, что он был командиром, а командиру – по его высокой должности – полагается решения принимать…
– Значится так, господа-славяне! Гена, давай, займись печкой: золу старательно выгреби, протопи – как следует, на совесть. В любом случае нам предстоит здесь заночевать…. Сашуля, душа моя, приберись тут, подумай хорошенько – насчёт цивильного и вкусного ужина.
– А ты?
– Прогуляюсь по ближайшей округе, присмотрюсь к следам и следочкам, благо в последние дни не было сильных снегопадов. Вдруг, что и прояснится…. А вы, товарищи рядовые бойцы, будьте настороже, на всякий случай оружие держите под рукой …
Следы читались очень хорошо и вели строго на восток – к ближайшему сосновому вековому бору, начинавшемуся в четырёхстах метрах от избы. Егор – с автоматом наперевес – шёл прямо по чётким следам потеряшек и, настороженно оглядываясь по сторонам, рассуждал про себя: – «Мы же были у них в гостях всего-то неделю назад. Ни Пугач, ни Галина даже словом не обмолвились, что собираются попутешествовать с ночёвкой. Как же так? Случилось что-то сверхординарное? Почему они ушли без лыж? Наверное, планировали, что скоро вернуться домой, а по дороге что-то произошло…. Пошли проверять охотничьи петли и силки, щучьи жерлицы? Нет, Пугач всегда охотился и рыбачил на противоположном берегу Борового ручья, к северу от Алёховщины…. Что они забыли на востоке? И зачем ночевать зимой в заснеженном лесу, когда имеется тёплый дом с отличной русской печью? Как-то всё неожиданно и бестолково получается…».
Вмятины от подшитых валенок уже запетляли между толстенных сосновых стволов, когда вдали неожиданно послышались человеческие голоса. Егор отошёл в сторону от тропы метров на семьдесят пять, занял удобную позицию за узорчатым сосновым корневищем-выворотнем, пристроил автомат между двумя уродливыми корнями, снял его с предохранителя, внутренне приготовился к любым неожиданностям и замер в чутком ожидании…
Уже три-четыре минуты стало ясно: те, кто приближался с востока, звонко и беззаботно, в унисон, выводили какой-то знакомый до боли песенный мотив. Он сорвал с головы высокий войлочный колпак, вслушался. Ага, мужской и женский голоса увлечённо и задушевно пели:
Две Души – на Белом Свете,Больше – никого.Жёлтый месяц ярко светит.И вокруг – светло….Две Души – на Свете Белом,Сколько ни зови –Эхо лишь рисует меломНа воде – круги….Нет ни серебра, ни злата,Нет – других планет.Нет – ни бедных, ни – богатых,Нищих – тоже – нет….Да и женщин – нет в помине,Только вот – одна.Тихо дремлет у камина,Нежности – полна….Две Души на Белом Свете,Больше – никого.Да ещё – Бродяга-ветер,Что стучит в стекло….Егор, не торопясь, выбрался из-за своего корневища, тщательно отряхнул снег с колен, перевёл планку предохранителя в нейтральное положение, забросил автомат за спину, выбрался обратно на тропу, громко и заливисто заухал белой полярной совой – условным сигналом, о котором они договорились с Емельяном во время недавних поисков Петра Нестеренко, похищенного неизвестными злоумышленниками.
Недисциплинированный Пугач ухать в ответ не стал и вместо этого громко заорал на весь зимний лес:
– Командир, вот так сюрприз, ёлочки зелёные! Какими судьбами здесь? Где ты прячешься, морда фээсбэшная?
Громко высморкавшись с досады на ближайшую молодую осину, Егор умело надёргал бересты со ствола толстой берёзы, наломал сухих нижних веток с окружающих его сосен и оперативно развёл небольшой, но яркий костёр.
Емельян, ловко передвигая ногами, оснащёнными неуклюжими снегоступами, и опираясь на солидную рогатину, шёл первым. За его плечами угадывался огромный рюкзак, на плечи была наброшена тёмно-бурая шкура, под правой подмышкой болталась массивная медвежья голова. Вернее, грозно оскаленная медвежья пасть, украшенная крупными, грязно-жёлтыми клыками.
За Пугачом – след в след – бодро ковыляла Галка с «Калашниковым» на груди. Рюкзака за её спиной не наблюдалось, но на плечах также располагалась пушистая шкура – но уже нежно-палевого цвета. А под левой подмышкой чётко просматривалась ещё одна медвежья голова, пасть которой, правда, была оснащена клыками гораздо более мелкими по размеру, молочно-белыми, и не такими откровенно-страшными.
Галина, отогревая озябшие ладони над пламенем костра, посмотрела на Егора с искренней приязнью: