След бумеранга
Шрифт:
– Это не помню. У нее окна прямо на детскую площадку выходят. С красными занавесками. Свистнете, она и высунется.
– Ничего баба?
– А вам-то не все ли равно?
– Верно. Бывай. Детская площадка, красные занавески, второй этаж. Бронебойным заряжай.
Костя летел к выходу из подъезда на крыльях любви. Стас сползал по перилам.
– Догоняй, дохляк.
Общага женского техникума оказалась закрытой. Костя побарабанил по тяжелой черной двери, прильнул лицом к огромному окну-витрине.
– Чего тебе? – Бдительное
– Мать, в гости идем, на день рождения. К Аллочке со второго этажа.
– У нее по пять раз на неделе именины. Днем приходите.
– Мать, да еще не ночь, она ведь ждет. Поимей совесть, пусти воинов-интернационалистов.
– Я сейчас в отделение позвоню. Вахтер вернулась в стеклянную будку. Костя зло стукнул по двери.
– Ну, каракатица старая! Аида под окна, может, договоримся, чтобы вышла.
Разглядев красные занавески, Костя подобрал камушек и метко запустил им в окно. Зажегся свет, на фоне занавесок возник женский силуэт. И – Кто там?
– Алл-л-л-лочка! Не узнаешь? – Кто это?
– Да мы! Почтальоны Течкины! На той неделе заходили, с Витькой вместе, ты нас в гости приглашала, вот и пришли, – беззастенчиво врал Костя, снявший рубаху и оставшийся в героической тельняшке.
– Не поздно ли?
– Детское время. Водка наша, любовь ваша! Студентка Алла, вероятно не помнившая всех бывших у нее в гостях мужиков, кивнула. – Ладно, заходите.
– Аллочка! – заорал от восторга Костя. – Встреть нас на вахте, там прямо командный пункт, без пароля не сунься.
– А кто там сейчас?
– Толстуха в очках.
– Она не пустит. В ее смену комнату обокрали, теперь после двенадцати лучше не приходить.
– Во черт! Ты погоди, сейчас что-нибудь придумаем. Стас сел на траву.
– О! – Костя прикинул высоту, затем оглянулся. – Эврика, етит твою мать! Так, студент, трахаться хочешь? Тогда работай.
Костя подбежал к детскому бревенчатому домику, стоявшему рядом с песочницей. Домик был метра полтора в высоту – тяжелый, наверное. Вцепившись в оконную раму, Костя скорчил жуткую рожу, присел и приподнял архитектурное сооружение, словно рванул штангу.
– Вес взят. Давай, Стас! Подвинем к стенке, а по нему в окно. Штурманом высотку! Стас поднялся с газона:
– Не сдвинем, в нем полтонны минимум.
– Сдвинем! Ты подумай о цели – и сдвинем. Взялись!
На каждый метр уходило по две-три минуты. Со стонами, матом и невероятными затратами умственно-физической энергии. Ничего. Еще пару метров, еще пару рывков. Алка, стоявшая в окне, как маяк на скале, как ангел, вдохновляла на подвиг ради любви. Еще метр. Руки уже не поднимались. Черт с ними, с руками, они не очень-то понадобятся.
– Давай, Стас, давай. И…
Костя с криком раненого волка рванул домик и толкнул его еще на полметра вперед. Тельняшку можно было выжимать. Костя стащил ее через голову и вновь схватился за окошко.
«Круто
– Да вы настоящие рекордсмены.
Насмешливый голос из темноты заставил компаньонов обернуться. Свет фонарика скользнул по их лицам и замер на домике.
Костя сощурил глаза:
– Кто там еще?
– Советская милиция. – В полоску света, лившегося из Алкиного окна, шагнули человек в форме и двое в штатском. – Мы вот с ребятами поспорили, уложитесь вы в тридцать минут или нет. Уложились. А теперь хотим поспорить, вернете ли вы за те же тридцать минут домик назад.
Стас опять опустился на траву. Костя закинул на плечо тельняшку и приблизился к постовому.
– Скворец, ты никак в менты подался? Надо же, хорошо смотришься. Сапоги не жмут?
– Ну, во-первых, я тебе не Скворец, а товарищ младший сержант, а во-вторых, ты находишься на моей территории, за которую в темное время суток я несу персональную ответственность. Поэтому давай не будем ссориться. Быстренько взяли и отнесли домик на место.
Костя сплюнул под ноги и поглядел на остальных. Два крепких мужика, лет по тридцать, с красными повязками на рукавах, внушали уважение. Эх, непруха.
– Вы только скажите, товарищ младший сержант, – пробасил с ужасным хохляцким акцентом один из них. – Живенько скрутим детишек.
– Слышал, Константин? Чего-то тебя давно видно не было. О, – заметил постовой тельняшку, – да ты из армии, похоже? Как служилось?
– Помаленьку. А что, товарищ младший лейтенант, бабы в органах есть?
– Ах вон что… Сперматозавры на перепонки давят? Понимаю. Баб в ментуре маловато, зато квартир отдельных в изобилии. Плохо, что с решетками на окнах, но зато с парашей. Вы домик, часом, не украсть собрались, а?
– Да, толкнуть хотим за червонец. Мужику одному на участок. Вон он за углом прячется, «бабки» считает. Слышь, Скворец, кончай выделываться.
Бывший председатель совета отряда 8-а кинул взгляд на второй этаж.
– К Алке собрались?
– К ней.
Постовой присел на детские качели, достал пачку сигарет. Дружинники заняли места по краям, будто слуги у трона.
– Я, Костя, ничего против не имею. Алка после дембеля – как сто грамм с похмелья, но видишь ли… Детишки, они ведь завтра придут, захотят посидеть в домике, поиграть в прятки. А домика и нет. Бедные детишки. Тебе не жалко малышей? Они будут плакать, побегут к мамам-папам, мамы-папы – к дворнику, дворник – в милицию, к начальнику. А начальник, соответственно, вызовет меня. Чувствуешь несправедливость? Ты будешь трахать Алку, а начальство будет трахать меня. Да и детишек жалко. Они совсем пропадут без домика. Ты отбираешь у них детство.