След человеческий (сборник)
Шрифт:
— Принимайте его и смотрите, как расширятся земли «Большевика». Колхоз будет самым большим в области, — уговаривал секретарь.
— Надо подумать, — уклончиво отвечал Аким. — С маху решать не годится.
— Съезди, взгляни. Хозяйство вполне подходящее.
— Развалилось у них хозяйство, скот от бескормицы дохнет, — заметил Горшков.
— А ты там бывал?
— Конечно, бывал.
— Тем более — возьмите и подтягивайте до вашего уровня.
— Это нелегко…
Тихановский колхоз давно был известен Горшкову. Организовался он почти одновременно с «Большевиком» и на первых порах был даже крупнее
— Кажется, вы новую породу вывели? — иронически заметил Горшков.
— Порода-то обыкновенная, да вот кормов не хватает, — ответили ему.
— Что же так?
— Заготовили мало.
Не лучше обстояли дела и на ферме крупного рогатого скота. Водопровода там не было. Коров гоняли на водопой к реке. Но берег ее обледенел. Случалось, что, скользя по спуску, коровы падали в прорубь.
— Эх вы, хозяева! — укоризненно сказал Аким. — Вас самих бы заставить так мучиться.
— Да ведь мы, Аким Васильевич, действительно мучаемся. Муки нет, а муки хватает, — невесело пошутил кто-то из тихановских.
Председателя тихановского колхоза Горшков тогда не застал. Сказали, что он в отпуске и уехал на курорт…
Вот с таким-то хозяйством «Большевику» и предлагали теперь объединиться.
— Не знаю, — сказал Горшков. — Без совета со своими колхозниками я не могу дать согласия.
10
В хмурый метельный день умер один из организаторов коммуны — Яков Федорович Смирнов. В колхозе все запросто звали его: дядя Яша. Ему было уже под восемьдесят, но он все бодрился, лишь покряхтывал да покашливал, а в эту зиму вдруг расхворался, и в конце января пришла к нему тихая смерть.
Эта смерть глубоко опечалила Акима Горшкова.
Горько было думать о том, что один за другим необратимо уходят из круга живых верные, испытанные товарищи, с которыми начинал он большое трудное дело преображения жизни. В сорок третьем году на фронте, еще в расцвете сил, погиб самый младший из организаторов коммуны — Селивестр Смирнов.
Вскоре после того умер старик Федор Гусев. А теперь и дяди Яши не стало.
С каждым из них Акима связывала многолетняя дружба. Иногда они, может быть, в чем-то и не соглашались друг с другом, случалось даже, что ссорились. Но это были мелкие ссоры. В главном же все они жили одним.
Думы и заботы у них всегда были общие, и они привыкли поверять их друг другу, и в трудную минуту каждый из них мог рассчитывать на другого, как на самого себя.
Чем был бы Аким Горшков без этих верных товарищей и что мог бы он сделать? Они были его постоянной опорой во всех делах. Вот почему грустно было старому председателю думать о том, что уже добрая половина из тех кремневокрепких людей, с которыми начинал он строить коммуну, закончила свой жизненный путь и навеки ушла от друзей в землю, на которой они так самоотверженно, так тяжело потрудились.
Но в трудовой жизни, как в бою: на место павших становятся новые люди, и дело продолжается.
…Жизнь, полная
В просторном кабинете председателя собрались на заседание правления колхоза. За длинным столом разместились люди, которым доверено управление большим и сложным хозяйством.
Справа от Акима сидел Иван Федосеевич Романенко, добродушный с виду, но хитроватый украинец, заместитель Горшкова. Рядом над протоколом склонился секретарь правления Иван Яковлевич Смирнов, старший сын покойного дяди Яши. Двадцать пять лет назад, когда Ивана Яковлевича впервые выбрали секретарем, его называли еще «молодым Смирновым». Теперь и ему было уже под шестьдесят.
Бок о бок с секретарем сидела молодая розовощекая доярка Юлия Смирнова, которую в колхозе уважительно называли старшим техником доильного зала. Впрочем, она и в самом деле была не просто дояркой, а ведала всей техникой электродойки.
Рядом с ней поместился головаревский бригадир Сергей Коробов. Слегка откинувшись к спинке стула и выставив вперед крутой щетинистый подбородок, восседал высокий, массивный Кондратий Иванович Иванов — бригадир полеводов.
С противоположной стороны стола сидели: грузный, бородатый, похожий на Илью Муромца дядя Борис Левочкин, бригадир механической бригады и секретарь колхозной партийной организации Василий Улыбин, бригадир Леонтий Зверев.
На заседании присутствовали также председатель ревизионной комиссии Иван Федорович Гусев, главный инженер колхоза, по возрасту еще молодой человек, Владимир Манаев и несколько работников административного аппарата.
Обсуждался годовой производственно-финансовый план колхоза.
Старший бухгалтер-экономист, высокий, лысоватый, уже пожилой человек, доложил проект плана, предварительно обсуждавшийся и, как он выразился, откорректированный в бригадах. В строгих колонках цифр было предусмотрено все: и структура посевных площадей, и графики использования техники, и затраты на удобрение почвы, и необходимые строительные работы, и распределение рабочей силы колхозных бригад. Но каждую цифру снова и снова «обкатывали», раскрывали смысл этой цифры, уточняли предназначение каждого рубля, который предполагалось получить и затратить.
Дядя Борис Левочкин спросил, предусмотрены ли затраты на ремонт сбруи и прочего инвентаря для гужевого транспорта. В последнее время Левочкин занимал в колхозе должность старшего конюха, и, хотя теперь был уже на пенсии, заботы о том, чтобы на конном дворе все было в порядке, не оставляли его.
— Учтите, что без конного транспорта в наших условиях не обойдешься, — наставительно сказал он, тряхнув бородой.
Суровый Кондратий Иванович задал вопрос, достаточно ли выделено средств на приобретение химических удобрений.
— Двадцать семь тысяч семьсот рублей, — ответил бухгалтер-экономист, заглянув в бумажные простыни плана.
Иванов задумался, пожевал губами, рассчитывая стоимость удобрений и площадь пашни.
— Ну что же, думаю, этого хватит, — сказал он, кивнув массивной седой головой.
Механик Василий Улыбин заметил, что если не сейчас, то в будущем году обязательно надо строить новую мастерскую.
— Машины требуют ремонта, а базы для этого у нас нет, — пояснил он.
— Ремонтом должно заниматься объединение Сельхозтехника. Это ему поручено, — сказал Левочкин.