След "черной вдовы"
Шрифт:
Кажется, Мария Леонтьевна, искренне увлеченная собственной лекцией, готова была уже продемонстрировать некоторые аспекты того самого, дозволенного. Но внимательный и снисходительный взгляд Гоголева, похоже, сбивал ее пыл и заставлял сомневаться, тот ли тон она выбрала, ту ли тактику предпочла?
А место для столь душевного разговора было выбрано очень удачно. На Петроградской улице, в большом доме, битком набитом коммунальными квартирами, у Гоголева было оборудовано свое личное, конспиративное пристанище — еще со времен работы в уголовном розыске. Здесь он встречался со своими агентами, здесь мог обеспечить и себе, и своим сексотам — секретным сотрудникам — полную безопасность. И привез он сюда Марию Леонтьевну в связи с некоторыми, неожиданно
Странно, с чего бы это? Далеко ведь не красавица, да и просто на симпатичную бабу, с которой можно выйти, не стесняясь, в люди, тоже не особо тянет. И годами уже не вышла — в полвека совсем не находка. Может, действительно сидит в ней какой-то черт с секретом? Взять того же Вампира. Ему что, молодых девок не хватало? Балерин, вроде Волковой? Да нынче за очень большие деньги можно себе настоящую принцессу с многовековой родословной выписать, а не то что какую-нибудь диву из кордебалета. Однако же нашли-то с ним именно ее, да еще в совершенно разобранном виде, от которого кое у кого слюноотделение началось. Непонятно.
А Мария Леонтьевна между тем так активно изображала почти невинную — ну разве что самая малость! — и наивную дурочку, не вовремя расслабившуюся и оконфузившуюся перед большим количеством молодых людей, что кто-то другой, пожалуй, и поверил бы в ее искренность.
Но когда Гоголев, устав от напряжения, сообщил, что охотно принял бы ее версию, но, вообще говоря, то, что происходило у них с Масленниковым, — это сугубо их личное дело, нравится им таким образом проводить время, валяйте, ребята, резвитесь. За то, что они творят друг с другом в постели, или в кресле, или черт знает где, но только не в общественном месте, их не собирается никто наказывать. О наркотиках, которые, по ее словам, активно стимулировали их половые отношения, можно поговорить отдельно, это сейчас не самое главное. Но задержана-то она по подозрению в соучастии в совершении особо опасного уголовного преступления, по сути, террористического акта, на расследование которого брошены все лучшие силы Генеральной прокуратуры, Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел, вот в чем дело.
И тут у «доктора Торопкиной» вмиг упало настроение. Резко усилились вдруг и до того, оказывается, не прекращавшиеся головные боли, похоже, начался приступ ишемии. Но когда Виктор Петрович, проявив галантное участие, предложил ей лекарство на выбор: валидол, нитроглицерин либо коньяк, она без раздумий выбрала последнее. И даже отказалась на всякий случай померить давление — у Гоголева имелся тут аппарат для измерения.
Выпив, она задумалась и сразу превратилась в обычную пожилую женщину, растерявшуюся до такой степени, что достала сигареты из сумочки и стала старательно прикуривать одну из них не с того конца. Пока Г оголев не указал ей на ошибку. Она смяла сигарету в пальцах и беспомощно взглянула на него.
— И что же будет дальше?
— По идее, мы должны сейчас отправиться прямо к вам домой, где произвести тщательный обыск в присутствии, как вы понимаете, понятых — соседей там и так далее. Затем — на службу, в ваш диспансер, где сделать то же самое. Что еще? — Он задумался. — А, ну и, конечно, возможно еще сегодня, если останется время, мы проведем ваше опознание среди тех, кто вас видел в то воскресенье на месте преступления, в Сосновой Поляне, когда мимо, по Петергофской трассе, проезжал президентский кортеж. Ну а потом вы, естественно, соберете необходимый минимум вещей — зубную щетку, порошок, полотенце, смену белья, сигареты, но без фильтра — и отправитесь в тюремную камеру, — подвел итог Виктор Петрович и огорченно вздохнул, давая таким образом понять, что, если бы все дальнейшее зависело только от него, то есть от его власти, он бы, возможно, так и не поступил. Но — увы, как говорится…
Он недаром начал живописать ее перспективы со слов «по идее». Она усекла. И задумалась. Попросила разрешения выпить еще немного коньяку. Гоголев налил, внимательно наблюдая за метаморфозами, происходящими в ее сознании. На лице были написаны эмоции, которые обуревали ее.
Она очень боялась, потому что спокойный тон Гоголева и этакая эпическая безысходность дальнейших перспектив сомнений у нее, видимо, не вызывали. Значит, требовалось сделать выбор. И она знала уже какой. Нет, чары ее никому не понадобились, потребуется другое, ибо она в силу своей профессии много знает, а они, в свою очередь, тоже наверняка знают об этом. «Они» — это симпатичный, в общем-то, генерал, что сидит напротив, угощает коньячком, ведет себя в высшей степени пристойно, хотя вполне мог бы, и она просто не имела бы права ему отказать. А собственно, чем черт не шутит? Если б хотел подставить, давно бы это сделал, и не привозил сюда для серьезного разговора, а сунул в камеру, к проституткам и воровкам, и — забыл. А следствие вел бы тот молодой, с синими, сверкающими льдом глазами. Красивый мальчик, подумала мимоходом, но, наверное, очень злой…
— Вон, значит, как все повернулось… — задумчиво произнесла она. — И никакого иного выхода нет?
— Думаю, есть, — не очень, правда, уверенно сказал Гоголев.
— Подскажете? — Она искоса посмотрела на него.
— Подскажу.
— А если я… — вдруг отбросив последние свои сомнения, начала она и остановилась в ожидании ответной реакции.
— А если вы, — понял смысл ее интонации Г оголев, — то нам, пожалуй, есть о чем поговорить. Но сначала вы, Мария Леонтьевна, все самым подробнейшим образом расскажете мне. Вот, я включу диктофон и стану задавать вам вопросы. Потом мы эту запись расшифруем, напечатаем, вы прочитаете, подпишете и… Протокол допроса свидетеля — я правильно понимаю? — займет свое место в уголовном деле по факту теракта, произведенного тогда-то, в таком-то месте, организатором которого, а также исполнителями были следующие лица… Далее — фамилии, адреса и прочая атрибутика, как говорят мои приятели в Эрмитаже. Я понятно объясняю?
— Ах, генерал… — томно вздохнула Торопкина. — Конечно, я все сразу поняла! Вы даже не представляете, как приятно женщине говорить с человеком, который все понимает с полунамека.
«Господи, да что ж это с ней происходит? Шальная какая-то баба! Неужели все еще рассчитывает на свои чары? Или свободно вздохнула и валяет теперь дурака?»
— Видимо, вы намекнули о сотрудничестве, я не ошибаюсь? — мягко спросила она.
— А действительно, почему бы и нет? — откровенно «удивился» он, словно ее предложение даже слегка озадачило его. — Наверняка же у нас с вами могут найтись общие интересы, верно? А ваши знания обстановки могут оказаться по-своему уникальными.
— Ну, разумеется… — В ее голосе «мурлыкнули» такие глубокие интонации, что у Гоголева возникло совершенно чудовищное предположение. Вот сейчас он кивнет, и она ринется к нему, чтобы отдаться прямо тут же, на полу, демонстрируя особые свои таланты, о которых она пела тут битый час. Но он не кивнул, и она не ринулась. Значит, с ней все в порядке.
Но одновременно возникла неожиданная догадка. Вспомнилась фраза Федора Седова о том, что перед приходом Боксера Дарье Калиновой звонила ее подруга Лена, которая оказалась совсем не Леной, ибо Дарья сказала, что у той голос лающий, а эта разговаривает томным, нарочитым таким голосом.
— Признайтесь, Мария Леонтьевна, а ведь это вы звонили Дарье от имени ее подруги Лены? Ну насчет того, что в театре переполох и прочее, да? Между прочим, хочу предупредить: врать мне не стоит, все телефонные голоса у нас записываются на магнитофон, и специалисты вмиг найдут того, кто говорил, стоит только предъявить им запись, скажем, нашего с вами разговора. Знаете, почему я угадал? У вас удивительный голос, — откровенно польстил он. — Глубокий, томный. Такие редко встречаются.
— Ну раз уж вы все равно угадали… Да и зачем теперь скрывать? Он велел, я позвонила. А что я могла сделать? Он не любит, когда ему противоречат, даже в мелочах…