След души
Шрифт:
– Он ведь приходил, – сказала я и стала наблюдать за его реакцией. Медсестры шептались в коридоре про симпатичного нового шефа Алексея.
– Приходил. А почему Вы так решили? – спокойно ответил психотерапевт.
– Ручка «Паркер», золотая, в его стиле, понты, тратит деньги направо и налево, лучше бы в благотворительность вложился, а не самолет себе купил, – ухмыльнулась я. – И почему люди всегда все скрывают?
– Кира, он пришел удостовериться, что с Вами все в порядке, – Окраш подошел ко мне и посмотрел в глаза. Я испугалась.
– На самом деле я слышала, как санитарки шушукались в коридоре, обсуждая, какой он красивый, этот ваш новый начальник, Ковров Алексей Олегович. Не много у нас Ковровых, которые могут позволить себе купить этот Центр с персоналом в придачу. Логика и холодный расчет, – ухмыльнулась я и развела руками. Окраш сел на диван.
– Кира, Вы поймите, многие люди переживают за Вас, а Вы это не цените, – вздохнул он. – А по поводу расставания – это Вы приняли решение с ним расстаться и только Вы.
Я покивала, затем глубоко вздохнула и замолчала. Все стало намного понятнее.
– Думаю, на сегодня с Вас достаточно. Идите, отдыхайте. У Вас еще два дня терапии. Нужно, чтобы Вы восстановились. Не пугайтесь капельниц. Их будет много. Вас перевели в одноместную палату, как я понимаю, она здесь недалеко. Согласитесь, это большой плюс. Там есть огромная фонотека, музыка всегда помогает в таких случаях, я вот люблю Шопена.
– А я люблю рок, – сказала я и, уходя из кабинета, покивала г-ну Окрашу в знак благодарности, шепотом сказав спасибо.
– Кира, позвоните отцу, он, наверное, очень переживает, – сказал Давид Германович, но я сделала вид, что не слышала этого.
Я вышла из кабинета, в общем холле сидели пациенты в домашней одежде. Я дошла до сестринской. Упомянув в разговоре своего известного папу, я вошла в доверие к медсестрам. Особенно я симпатизировала старшей медсестре Ирине Евгеньевне. От нее я узнала, что в соседней палате был молодой человек лет тридцати пяти, который считает себя бессмертным, через палату – девушка, которая думает, что говорит на всех языках мира, в том числе инопланетных.
Я решила, что хватит с меня депрессивных мыслей. Разговор с психотерапевтом пошел на пользу. Все не так уж и плохо. Я решила прогуляться до сада, Окраш сказал, что там очень красиво, даже пруд есть.
В саду я увидела на скамейке у пруда пожилую женщину, которая звонила кому-то по воображаемому телефону в руке, пожилого мужчину, уставившегося в одну точку без единой эмоции на лице, и старика, который сидел и отрешенно смотрел на отражающиеся в зеркальной поверхности пруда облака. Сэм. Сегодня он здесь.
Я присела рядом с ним.
– Кира, – сказала я.
– Сэм, – ответил он.
– Привет, Сэм.
– Доброго вечера, – почтительно кивнул он.
– Как поживаешь? – спросила я.
– Дела идут. Улов радует. Ты почему здесь?
– Парень бросил, точнее я его, – ответила я.
– Не все в жизни так, как нам кажется на первый взгляд, – сказал он и закинул удочку.
– Может быть, – смотрела я на круги от водомерок.
– Привет, Билл. Решил нас порадовать? Что расскажешь? – тихо спросил он.
Несколько слов о Сэме. Его случай был описан в учебнике по клинике психопатий. Пример онейроидного состояния. Курносов Семен Семенович. Ветеран Великой Отечественной войны. В 1943 году ушел на фронт. Убил семь немцев, одного заколол винтовкой. Был ранен в ногу, после чего пролежал в госпитале и был комиссован. На войне пристрастился к фронтовым сорока граммам и не бросил это дело, когда отслужил. Этот старик с седой головой думал, что у него есть одна способность с самого детства. Он рассказывал, что в возрасте трех лет переболел тяжелой формой гриппа и почти умер, но по неизвестным причинам остался жив, и с тех пор он видел мертвых. Из-за того, что он часто «разговаривал» с ними и не мог (точнее не знал, что это нужно) себя контролировать, так как видения возникали и исчезали внезапно, практически все детство он провел в клиниках. Про себя он говорил, что последняя клиника, в которой ему посчастливилось находиться, – это Центр Психических Экспериментов в Вене в 1890 году. В учебнике был приведен отрывок из его дневника, где он в деталях описывал свои больничные будни. Мне он повторил в третий раз все ту же историю, как только я его встретила:
– А ты знаешь, Кира, что в 1890 году я был Вене в Центре Психических экспериментов. Моим лечащим врачом был профессор Герайм. Очень уважаемый человек того времени. Этот Центр – произведение искусства. Высокие потолки, помпезная одежда персонала – Европа во всем своем великолепии. Палаты похожи на залы в музее, а весь Центр – на Эрмитаж. Ты была в Эрмитаже?
– Была, – покивала я.
– Во-о-от, – растянул он. – Должна меня ты понять. Все такое красивое, не этот ваш хай-тек, прости Господи. Не был этот Центр похож на экспериментальную лабораторию, коей значился. И вот, мне Герайм говорит: «Так как, ты говоришь, тебя зовут, мальчик?» А я ему отвечаю: «Можете называть меня Сэм». Тогда я выглядел на двенадцать лет и Герайм общался со мной, как с ребенком. «Ну, «Сэм», рассказывай, кто к тебе приходил сегодня?» – спрашивает он меня. Думает, я не знаю, что ему на меня плевать, для него я просто лабораторная крыса. Но я же умный, вида не подаю, отвечаю: «Ее зовут Кларисса, она умерла недавно. Сказала, что у нее есть незавершенное дело. Нужно, чтобы кто-нибудь позаботился о ее питомце. Он у нее заперт в доме, один, без еды. Кто-нибудь должен позаботиться…» Клариса тогда просила покормить кота, мне его стало жалко, люблю я животных, некоторых даже больше чем людей. «А как называется ее питомец?» – спрашивает дальше он. Прямо вижу, что не верит, но принимаю правила игры, снова отвечаю: «Она называла его Фэрис». Фэрис, это кот Клариссы, – комментировал мне Сэм.
– А он что? – спросила Сэма я, как и в предыдущие два раза.
– А он мне говорит спокойно так: «Хорошо, «Сэм», я передам, чтобы о Фэрисе кто-нибудь позаботился. Ты принимал утром лекарства?» Опять про лекарства. Сил уже нет эти таблетки глотать. Думаю, скажу, что принимаю, все равно проверит: «Да, я принимаю их, как Вы и сказали, но эти «души» все равно ко мне приходят. Давайте попробуем что-то другое. Я уже лечился в трех клиниках, и всегда мне прописывают одинаковые препараты.» Пытаюсь общаться с ним нормально, думаю, может, я людям помогу. «Но от них же становится лучше?» – спрашивает. «Да, но всего лишь на какое-то время. А потом снова». Этот пишет в свою книжку, на меня поглядывает. «Может, вы выпишете меня? Я же никому не мешаю, никого не убиваю…» Думаю, может, выпишет. А вдруг. А нет, так сам уйду. А он мне и говорит: «Если через неделю они будут также приходить, то мы тебя отпустим. Но как только получим новую партию лекарств, мы тебя снова позовем. Ты очень храбрый мальчик и многим уже помог, благодаря тебе к нашим с тобой друзьям не приходят разговаривать мертвые…» «Мальчик», мне почти шийсят, а он мне – «мальчик», и потом, какие они ему друзья? Отвечаю. Спокойно, но чувствую, что уже взорвусь скоро. «Но только не у меня… И эти люди мне не друзья. И Вам…» «Что?» – подумай только, удивился он! – и Сэм хлопнул себя рукой по коленке. – Сделал вид, что не понял, издевается. И тут я не выдержал: «…и Вам они тоже не друзья. Не надо со мной разговаривать, как с ребенком. Я помогаю лично Вам, потому что я читал Ваши исследования, и они меня заинтересовали. Скажу Вам больше, я поддерживаю Вашу концепцию о транссоматическом перемещении импульсных потоков. Мне уже пятьдесят семь, я Вас два раза пережил как-никак, уважаемый Герайм». Ну и мне опять что-то вкололи. Уж, думаю, перестать про эту Вену рассказывать, а не могу. Очень уж там красиво…
Сэм замолчал. Мне показалось, что я и сама могла бы это рассказать, если бы в четвертый раз прослушала эту историю. Один из прогрессивных врачей посоветовал Сэму обосноваться в небольшом городке, найти себе какое-нибудь занятие и больше не говорить о мертвых и о том, что он их видит. И Сэм нашел себе такое место – рыбацкий поселок недалеко от моего родного города, где и слился со многими другими рыбаками. Родных у него не было, друзья умерли. Раз в полгода он проходил в этом Центре поддерживающую терапию. Как он мне рассказал, с мертвыми он разговаривал по двум причинам: первая – ему было интересно, как они умерли, и вторая – у них остались незавершенные дела, и каждое незавершенное дело, которое он им помогал заканчивать, прибавляло ему дополнительный день жизни, поскольку в три года он должен был умереть. К этому возрасту он настолько привык к этим «душам», как он их называл, что это стало его обычной жизнью.