След мустанга
Шрифт:
— Мои шахтеры тут не замешаны. Я не отвечаю за бродяг и ковбоев. Тем более — за индейцев. Если они так уж тебе мешают, почему бы не вызвать армию?
Форсайт стоял в коляске, заложив большие пальцы в кармашки жилета, и долго не отвечал, обводя взглядом площадь. Убедившись, что все присутствующие смотрят на него, он как бы задумчиво, но довольно громко произнес:
— Если тебе плевать, что индейцы не дают житья белым людям, то почему бы нам не выбрать другого шерифа?
Мерфи с деланным сочувствием развел руками:
— Не тебе
— Да, к счастью, я свободный человек. И живу в свободной стране. И я сам позабочусь о своих людях! — с этими словами Форсайт снова опустился на скамейку, и догадливый кучер щелкнул бичом.
Повозка с грохотом развернулась и укатила, а вслед за ней, глотая пыль, поскакали охранники.
— Здорово вы его отшили, босс, — восхищенно сказал Лански.
— Учитесь, парни, как надо разговаривать с богачами. Подумаешь, скотопромышленник! — насмешливо протянул Мерфи. — Никто его сюда не звал. И защищать его здесь никто не собирается.
Он вернулся за стол и принялся разбирать и чистить револьвер. Это занятие всегда помогало ему успокоиться.
Томаса Мерфи чуть не трясло от злости после беседы с Форсайтом. Этот толстосум не был похож на обычного мясного барона. Его лицо было бледным и гладким. Он не ездил верхом и не носил оружия, и его голосу вряд ли подчинилась бы хоть одна, даже самая робкая, корова. Он никогда не управлял стадом, но, как видно, привык повелевать людьми. Он умел оскорбить человека, не повысив голос и не произнеся ни одного грубого слова.
Возможно, это скотопромышленник какой-то новой породы. Он может сидеть в своей конторе, задрав ноги на стол, и глядеть в окно. А за него все сделают наемные работники — ковбои, ветеринары, стрелки, резники, скорняки и рубщики. Он будет курить сигару за сигарой, а за окном телята будут превращаться в бычков, потом — в мясные туши, потом — в хрустящие банкноты. И только тогда Форсайт оторвет свою задницу от кресла, чтобы пересчитать деньги и сложить их в сейф. Нет, даже это за него сделают бухгалтер и кассир. Но тогда — зачем он нужен, этот Форсайт?
Мерфи чертыхнулся, потому что пружина спускового крючка вдруг распрямилась и вырвалась из пальцев. «Ну и ладно, — подумал он, — все равно ее давно пора заменить». Он вставил новую пружину, а заодно разобрал даже рукоятку, сделанную из оленьего рога, чтобы вычистить грязь, накопившуюся в стыках.
«Наставить бы ствол на Форсайта, — подумал Мерфи. — Просто чтобы посмотреть, как у него затрясутся губы от испуга. Вот бы подловить его на какой-нибудь незаконной сделке…. Да нет, у этих парней всегда все шито-крыто. Да и с властями они дружат. Попробуй тронь его, сразу побежит к маршалу Даррету».
Вспомнив о Даррете, шериф снова захотел разобрать пару револьверов. Маршал приезжал в шахтерский поселок зимой, после того, как убили Коннорса. И тогда Томасу Мерфи показалось, что Даррет слишком озабочен заурядным происшествием. Он самолично объехал все индейские стойбища
Угоны скота были обычным явлением. Если сразу не удавалось сесть ворам на хвост, то любые поиски были бесполезны. Лошадей Коннорса давным-давно продали и перепродали где-нибудь в Техасе или на знаменитом воровском рынке в Коффивилле, по двадцать баксов за голову, не дороже. Пусть хоть трижды породистые, а больше двадцатки за ворованных лошадей не дают.
Суетливость, проявленная маршалом, была крайне неприятна Томасу Мерфи. Он догадывался — причина излишнего рвения кроется в том, что с Дарретом поговорил прежний хозяин лошадей, мистер Уильям Смит из Аризоны. Наверно, такой же тип, как Форсайт. Богачи тем и отличаются от бедняков, что никогда не могут смириться с потерями. Они готовы потратить тысячу долларов, лишь бы вернуть себе украденную десятку — и наказать вора. А этот Смит, как видно, не успел содрать с Коннорса всех причитающихся денег. Если лошади не найдутся, у него достанет совести выставить счет и вдове…
«Нет, — подумал Томас Мерфи. — Если мне еще раз предложат записаться в помощники федерального маршала, я снова откажусь. Одно дело стеречь шахтерское барахло да разнимать пьяных, и совсем другое — выслуживаться перед богачами».
Он посмотрел в окно — и застыл. Прямо перед крыльцом стояла пара низкорослых крепких лошадок. Томасу Мерфи не надо было заглядывать в справочники по коневодству, чтобы понять — это галисеньо, которых никогда прежде в округе не было.
— У нас опять гости, — доложил Лански. — Питер Уолк привез какого-то калеку. Говорит, тебе не помешает на него взглянуть.
— К черту Уолка! — Мерфи подошел к окну. — Чьи это лошади?
— Я же говорю, Уолк приехал.
Шериф и сам мог бы догадаться, кому принадлежат галисеньо. Таких ладных и чистых фургонов не было ни у кого, кроме Питера Уолка из Мертвой долины. Обычно он запрягал пару, но на этот раз приехал на четверке. За двумя галисеньо стояли лошади покрупнее, но той же масти — гнедые, с аккуратно подстриженным хвостом.
— Не вижу Уолка.
— Он в скобяной лавке. А шериф, говорит, пускай пока заберет раненого.
— Какого еще раненого?
— В фургоне лежит. Я ему говорю, мол, тут у нас не лазарет. А он…
— Заткнись. — Мерфи порылся в бумагах и нашел записку Даррета насчет галисеньо. «Премия за каждую возвращенную лошадь — сто долларов. Все жеребцы гнедой масти, две кобылы тоже, три другие — бурые. Тавро в виде круга»… — В виде круга? Ну, пойдем, посмотрим.
Лански откинул задний полог фургона и, встав на подножку, заглянул внутрь.
— Эй, приятель! — Он оглянулся на Мерфи. — Томас, да тут, вроде, не раненый, а убитый.