След мустанга
Шрифт:
— Кто ваш босс? — спросил Скиллард. — Я знаю всех вождей в округе. Чьи вы люди?
— Мы люди Темного Быка. Это его дядя, Красный Коготь, — переводчик скосил глаз в сторону старого индейца. — Темный Бык послал Красного Когтя за тобой.
— Зачем я ему нужен? — спросил Скиллард, скрестив руки на груди. — Если вождь Темный Бык хочет говорить со мной, он может приехать ко мне в город, там я встречу его со всеми знаками уважения. Он знает, где я живу. Ему трудно было приехать? Что он там о себе думает? Ладно, послушайте, джентльмены…
— Ты поедешь с нами, землемер тоже, — сказал переводчик, показав томагавком на фотографа. — А Четырехглазый сам найдет дорогу в город.
Индейцы расступились, пропуская к пролетке пару коней без седоков. Старые седла были настолько протерты, что на луке из-под кожи белела деревянная основа.
— Вылезай, землемер, — переводчик коснулся томагавком фотографа.
Тот покосился на сверкнувшее лезвие и вылез без малейших возражений, забрался в скрипучее седло и покрепче натянул на лоб кожаную фуражку.
— Мои чемоданы, — только и сказал Сол Грубер, и казалось, его нисколько не беспокоит перемена транспорта.
— Да! — крикнул из толпы индейцев старый негр, притворявшийся кучером, а сейчас гордо восседавший на мустанге. — У этого землемера бесценный груз в чемоданах!
Индейцы ловко приторочили багаж фотографа к его седлу.
— Почему вы не скажете им, что вы не землемер? — спросил Скиллард.
— Они не поверят, а спорить с ними бесполезно, — спокойно ответил Грубер. — Я знаю индейцев.
Вождь Красный Коготь заговорил, обращаясь к Остерману. Илья напряг слух, но в гортанной речи индейца не встретилось ни одного знакомого слова, даже звуки казались нечеловеческими. Вождь показал ему три пальца, потом кивнул в сторону солнца и провел рукой дугу до края горизонта. «Наверно, это означает три дня», — подумал Илья и обратился к индейцу-переводчику:
— Скажите вашему боссу, что я впервые оказался в вашей местности и по этой причине не могу знать не только дороги до города, но даже и направления к городу…
— Я не понимаю твоего языка, — сказал переводчик. — Откуда ты?
— Аризона! — Четко, по слогам, ответил Илья.
— Ты не нужен нам. Уезжай в город.
— Но я не знаю, где город! — с отчаянием выкрикнул Остерман, глядя, как его недавние попутчики удаляются вместе с индейцами.
Вождь проскрежетал несколько коротких фраз, и всадники умчались, скользя над высокой травой. Белая шляпа Скилларда отчетливо виднелась среди их темных силуэтов.
Переводчик остался у пролетки.
— Когда приедешь в город, скажи всем: вождь приказал казнить Скилларда. Белые братья нарушили договор. Ваши люди начали копать землю на другом берегу реки. За это Скиллард будет убит. Из его костей мы сделаем забор. Пусть белые люди всегда помнят — им нечего делать на чужом берегу.
— Минуточку, — сказал Илья. — Я понял так, что мистер Скиллард вернется в город через три дня.
—
Индеец захохотал. В руке у него появилась плеть, и он принялся стегать лошадей, запряженных в пролетку. Они дернули вразнобой, и Остерман неловко сел на пол, хватаясь за дверцу. Индеец продолжал стегать кобыл, скача рядом и подгоняя их. Когда же они помчались, он засвистел и издал переливистый пронзительный визг. Лошади рванули так, что Илья снова повалился, ударился затылком обо что-то твердое, и свет померк в его глазах…
11
Шериф Мерфи делил свои обязанности на три категории — терпимые, малоприятные и ненавистные. Самой же ненавистной была обязанность содержать арестантов под стражей. Мало того, что их следовало неусыпно стеречь. Их еще требовалось кормить! Поэтому он старался никого не держать в участке больше суток. Всех побыстрее сплавлял в город. Но с Питером Уолком, как и следовало ожидать, возникли проблемы.
Гнусный выродок, тупица, подлая тварь, скотина и ублюдок по имени Дженкинс был отправлен за ордером — и до сих пор не вернулся. Без документов ехать в суд не имело смысла. Однажды, в самом начале карьеры, Мерфи уже допустил подобную ошибку. Скрутил известного шулера прямо в салуне, кинул в бричку и примчался в город, ожидая наград и почестей. И вернулся в поселок, уплатив штраф за превышение полномочий.
Нет уж, больше никакой самодеятельности. И Питеру Уолку пришлось три ночи провести за решеткой в участке. Он, впрочем, не выказывал ни малейшего недовольства. Наоборот, был просто счастлив, что может, наконец, выспаться. Он дал шерифу денег на свой прокорм, и из салуна в участок приносили завтрак, обед и ужин.
Но Питер Уолк не был бы Питером Уолком, если бы не подбросил еще одну проблему. Когда фотограф принес шерифу только что изготовленный снимок однорукого, Мерфи долго глядел на отпечаток. И чем дольше глядел, тем сильнее портилось его настроение.
— По — моему, получилось неплохо, — осторожно сказал фотограф, привыкший к постоянной критике своего искусства.
— А по-моему, наоборот. Он тут совсем не похож на себя.
— Но ты же рассматривал его в темноте фургона. А я снимал при ярком свете вспышки. Смотри, даже шрам на щеке виден. Очень надежная особая примета, ее не спрячешь под одеждой.
— Да уж, надежнее не бывает. А обрубок вместо руки — не особая примета?
— Но ведь раньше у парня руки были на месте. Те, кто его знает, наверняка помнят именно про шрам. Сколько тебе нужно отпечатков, чтобы разослать соседям?
— Сделай еще пару.
— Так мало?
— Он большего не заслуживает.
Даже и пару отпечатков Мерфи не собирался никуда посылать. Парня он опознал сам. Как только фотограф удалился, на столе появилась коробка, в которой хранились розыскные извещения.