След на афганской пыли
Шрифт:
Послышалось урчание автомобильного двигателя, и из-за крайних домов поселка блеснул плоскими лобовыми стеклами старый джип. Абу Джи Зарак ехал стоя, словно на параде, придерживаясь за кронштейн зеркальца заднего вида. Четверо рослых моджахедов стояли на подножках и заднем бампере машины.
– Едет… Едет… – сразу на двух языках: русском и пушту – тихо разнеслось среди местных жителей и пленников.
И тут идейный вдохновитель талибов не изменил себе, появился эффектно – в лучах восходящего солнца. Автомобиль заложил круг у самого края обрыва и, скрипнув тормозами, замер. Абу Джи Зарак важно ступил на каменистую землю, будто осчастливил ее своим приездом, небрежно взмахнул рукой, давая знак прибывшим с ним моджахедам. Рослые бандиты из личной охраны главаря вытащили из джипа троих связанных пленников, бросили их на землю.
– А ты чего ждешь? Выбирайся! – крикнул по-русски пожилой моджахед забившемуся в угол кузова Мише Воронцову и, не дожидаясь, пока мальчишка вылезет сам, схватил его за шиворот.
– Мама! – Мальчик тут же бросился к Мариам.
– Развяжите их, – властно приказал Абу Джи Зарак.
Острые ножи тут же перерезали тугие веревки на руках и ногах директора Казанского музея, Петра Баренцева и Мариам Воронцовой. Пленники были полностью деморализованы. Еще вчера они готовились распрощаться с жизнью, ведь им уже надели темные повязки, зачитали приговор, они слышали лязг передергиваемых затворов. Но все это оказалось то ли безумной забавой бандитов, то ли средством психологического давления. Повязки сняли без всяких объяснений. Связанных пленников забросили в машину и увезли в пустынную местность, где продержали до сегодняшнего утра.
Баренцев с трудом поднялся на ноги, прищурился на малиновый диск солнца. Дипломату казалось, что не он качается, а земля вот-вот поднимется вертикально и ударит его в лицо, а потому избегал глядеть под ноги, чтобы не потерять равновесия. Директор Казанского музея разминал пальцами затекшие запястья, разглаживал успевшие посинеть глубокие отпечатки веревок на коже. Мариам, хоть и была очень слаба, тоже встала и закрыла собой сына от наведенного на него автомата.
Абу Джи Зарак бесстрастно наблюдал за пленниками. Его молчание гнетуще действовало на всех. Он дождался полного молчания. Стало даже слышно, как посвистывает ветер, как шуршит тонкая струйка песка, сбегающая в глубокий овраг.
– Они наши враги. – Библейский посох указал на четырех заложников. – Они были заодно с тем выродком, который уже понес наказание от моей руки сегодняшней ночью. Это они – русские дипломаты-оборотни задумали страшное злодеяние – отравить мирных людей лекарствами. Они сами признались в этом…
Абу Джи Зарак говорил пафосно, а потому убедительно. Его не волновало, что среди четырех заложников лишь Баренцев имеет отношение к посольству Российской Федерации. Да и темные крестьяне вряд ли могли разобраться в подобных тонкостях.
– Наш народ намного древнее их. Мы не варвары. У нас есть законы, которые сочинили не смертные люди, как у русских. Мусульманам дал их Аллах через пророка Мухаммеда – законы шариата. А они гласят: смерть… смерть через побивание камнями. Каждый правоверный обязан бросить в них камень. Так учит Аллах…
Ужас застыл на лицах пленников из МЧС, когда через переводчика они узнали, какую смерть приготовили их несчастным соотечественникам, все преступление которых заключалось в том, что они привезли в Кабул мусульманские святыни из российских музеев. Гул тяжелых вздохов прокатился среди них.
– Звери! – не выдержав, выкрикнула Бортохова.
– Правильно. Они звери, – с улыбкой подтвердил Абу Джи Зарак.
Женщина тут же втянула голову в плечи. А главарь талибов все с той же улыбкой добавил:
– И если вы, как утверждаете, не виновны, – он всего лишь скользнул взглядом по пленникам из МЧС, однако каждому из них показалось, что смотрят только на него, – то тоже должны забросать их камнями. Ведь вы чуть не поплатились жизнями из-за них.
Абу Джи Зарак, не дожидаясь реакции, звонко ударил в камень посохом. Моджахеды тут же стали теснить заложников к оврагу. Баренцева толкнули в спину, и он покатился по каменистой осыпи, ломая чахлую растительность. Директор Казанского музея не стал дожидаться удара, сам ступил на ненадежные камни. Пыля, оступаясь, он сумел сбежать с откоса. Удрать отсюда, спрятаться было невозможно. С трех сторон почти отвесные обрывы и лишь с четвертой – каменная осыпь, наверху которой виднелись жители деревни, пленники, талибы.
– Вы же обещали! – уже по-арабски запричитала Мариам, обращаясь к полевому командиру. – Вы обещали сохранить ему жизнь. – Она обнимала сына.
– Заговорила по-арабски? Вспомнила, что ты мусульманка? – прищурился Абу Джи Зарак. – Кто тебе такое сказал, глупая женщина? Я тебе ничего не обещал.
– Ахмуд так говорил.
– Его сегодня нет с нами, и некому подтвердить. Ты плохая мусульманка. Ты ходишь с непокрытой головой, с открытым лицом. Заговариваешь с чужими мужчинами. Уже за одно это ты должна быть наказана. Я не могу тебя простить, это не в моей власти.
– Я готова умереть. – Мариам опустилась на колени. – Пусть я виновна, но он должен жить.
Абу Джи Зарак задумчиво посмотрел на горизонт, он молчал, как показалось женщине, целую вечность, а затем «великодушно» произнес:
– Согласен, он не виноват в том, что у него преступная мать. Но если он примерный мусульманин, то должен сам участвовать в забрасывании врагов ислама камнями. Ну, что скажешь?
Мариам закрыла глаза, чтобы не видеть взгляда сына. Прежде чем произнести страшные слова, она несколько раз глубоко вздохнула. Ее шепот долетел до Миши, словно издалека:
– Нас все равно убьют, а ты должен жить. Не бойся бросить в меня камень, мне не будет больно… Это правда… Я хочу этого сейчас больше всего на свете.
Мальчик не мог ответить. Плач сотрясал его.
– Ну же! – поторопил Абу Джи Зарак. – В вопросах веры нельзя сомневаться.
Мариам подняла с земли камень и сама вложила его в руку сыну, сжала ему пальцы.
– Я люблю тебя, сделай это ради меня.
Она резко поднялась и стала спускаться по неустойчивым камням, оборачиваясь при каждом шаге. Мать улыбалась сыну, подбадривая его, а слезы бежали из ее глаз.
– Не беспокойся, я позабочусь о нем. Он ни в чем не будет нуждаться, – крикнул напоследок Абу Джи Зарак.
Главарь бандитов обладал неплохим чутьем на настроение среди своих людей и понял, что переборщил. Ведь некоторые из отпетых головорезов сейчас молча смотрели себе под ноги. У каждого мужчины есть мать…
Восходившее солнце слепило глаза. Поселок Аль-Молааман с высоты выглядел случайным нагромождением глинобитных домов. Майор Лавров лежал на скале, прижав к глазам бинокль. Оптика бликовала от низких солнечных лучей, слезились глаза. Рядом с комбатом были его бойцы, вернувшиеся из пещерного города, и старший лейтенант Дуглас. И никто из них не мог бы сказать: успели они или опоздали?