След нумизмата
Шрифт:
– - Слушай, Брюс, это твое привидение было в виде высокого сутулого мужика с таким длинным, лисьим лицом?
– - Ну да, -- подтвердил очевидец. Руль сразу вспомнил, что лично вручил "привидению" горшок с традесканцией, но говорить об этом не счел нужным.
– - Тогда это точно не привидение, -- вынесла свой приговор Валентина.
– - Ты-то откуда знаешь?
– - усомнился Руль.
– - А я разговаривала с ним.
– - Ну и что? Трудно, что ли, потусторонним мирам создать говорящий фантом?
– - не унимался Руль.
Валентина, прищурившись, с легкой усмешкой взглянула на своего дружка, зная, что он этого жутко не любит, и добила его небольшой речью:
– - Во-первых, привидения не отбрасывают тень, читай Булгакова. Этот же здорово перекрывал мне свет. Кроме того, твой пришелец очень долго пялился на вырез моей кофточки, это два. И в-третьих, от него несло застарелым потом, как от некастрированного козла, метра на три. Почти как от тебя сейчас, милый.
Последний довод вместе с гомерическим хохотом всей компании напрочь сразил одаренного, но разбросанного в своих талантах Руля. В который раз он с досадой убедился, что внешне идеальная Валентина обладает совсем иным, чем он, складом ума и характера. Самое страшное, что она напрочь отказывалась воспринимать его самого как нечто сверхинтеллектуальное и божественно талантливое. Трещина между возлюбленными ширилась, "любовная лодка" нещадно билась о быт.
Как бы то ни было, разговоры о сверхъестественных явлениях в доме Балашовых на время прекратились. 12. ПОЧТИ КУРОРТ.
Странно, но, лежа в своем "плацкартном" убежище, Силин в этот вечер тоже вспоминал зеленоглазую бестию. Как ни пытался Нумизмат выбросить ее из головы, она неизбежно появлялась вновь, сначала своими невозможными глазищами, редкими веснушками по курносому лицу, копной темно-каштановых волос и уже в конце -- соблазнительным вырезом кофточки с молочно-белыми округлостями пышной груди.
– - Черт бы ее побрал!
– - в сердцах пробормотал Михаил, вынужденно переворачиваясь с живота на спину. Кроме Наташки, у него не было в жизни сильных увлечений. Время от времени он схлестывался с одинокими бабенками, с одной даже валандался три года, но как дело доходило до более тесных связей -- оформления брака или переселения под одну крышу, неизбежно сбегал навеки.
Силин, не без основания, считал себя неподвластным женским чарам. И вот на тебе -- такой прокол! И это в то время, когда все так удачно складывается! Как здорово он тут устроился!
Нумизмат еще и еще раз прокручивал всю операцию от начала и до конца: приезд в Зубовку, устранение Димки-Одуванчика. Затем болтливый Шпон с его "несчастным случаем", Сергунчик, чуть не расставшийся с жизнью за три дырки, прожженные Силиным раскаленным электродом. И вот теперь Михаил лежит здесь, отдыхает и спокойно ожидает своего часа. Он все смог, и это ощущение своей сверхчеловеческой силы и изворотливости поднимало его на верх блаженства.
"Сейчас меня, поди, по всей стране ищут, плакаты развесили: "Особо опасный преступник Михаил Силин!" А я тут лежу себе, как там дядька говорил -- "разлагаюсь!", прямо как на курорте. Хоть высплюсь толком, а то за эту неделю мадам Балашова и ее гребаный мужик с лицом клерка высосали из меня все соки. Господи, сколько их развелось по всей стране! Гараня, Чалый, этот вот кровопийца!.."
Проснулся Нумизмат уже ночью, часы высвечивали половину первого. Несколько минут он лежал, прислушиваясь. Труба воздуховода работала как звукоуловитель по всему дому, от подвала до чердака, это Силин усвоил, в первые же часы пребывания в ней. Дом молчал, и сначала Михаил перевернулся лицом вниз, разминая затекшую спину, потом открыл люк и потихоньку сполз вниз своим "червячным" методом. Впрочем, ему тут же пришлось подняться назад, достать сумку с продуктами и Фроськой.
Осторожно выглянув из ниши и убедившись, что в резиденции Балашовых действительно тихо, Нумизмат первым делом скользнул в туалет, приперло его весьма здорово. Свет он зажигать не стал, пользовался своим фонариком. Так же не зажигая огня, Силин обошел весь дом, уже изрядно заполнившийся мебелью, зеленью и даже электроникой: телевизорами и здоровущим музыкальным центром. Выяснив, что ничего похожего на его коллекцию в доме нет, Нумизмат устроился на диване в детской комнате на втором этаже и не спеша поужинал. Недостатка в освещении он не испытывал, из окон лился свет фонарей, казавшийся после мрака воздуховода даже ярким. Съев приличный кусок колбасы и треть булки хлеба, Силин не забыл покормить и свою серую хвостатую подружку. Одно время он опасался, что крыса не перенесет заточения и помрет от тоски и стресса, но похоже было, что Фроська адаптировалась к необычным условиям своей тюрьмы, тем более что кормили и поили ее от души.
"Прямо как человек, -- думал Силин, наблюдая, как крыса торопливо поедает кусочек колбасы, -- ко всему привыкает. Революция, коллективизация, лагеря, субботники. Семьдесят лет прошло, хряп, все по новой: господа, холопы, нищета и безработица. А им все равно, лишь бы было выпить и закусить".
После приема пищи Нумизмат прилег на мягком диване и проспал до пяти часов утра. Теперь он уже выспался окончательно, снова слегка перекусил, поговорил на философские темы с Фроськой и лишь в половине восьмого не спеша отправился в свою нишу.
Из первой ночевки Силин вынес кое-какие впечатления о комфортабельности своего нового жилья. Первым делом он разулся и засунул сапоги подальше в трубу. Кожаную куртку постелил вместо матраса, а снятые джинсы использовал как подушку. В трико и свитере ему было гораздо легче исполнять вынужденные акробатические этюды.
Первые полчаса Силин, еще по инерции, подремал, но шум голосов, оповестивших о начале нового трудового дня, согнал хрупкую пелену забытья. Михаил долго лежал, прислушиваясь к доносящимся со всех сторон звукам. Противный рев работающей дрели или стук молотка говорили ему о том, что творится по другую сторону тонкой жестяной стенки. Иногда он довольно ясно различал голоса, особенно если разговор шел на повышенных тонах. Это забавляло Силина, но недолго. Свет немного проникал сквозь решетки вывода вентиляции в комнатах, кроме того, глаза Михаила адаптировались к сумраку, и он уже не воспринимал полутьму как неудобство. Гораздо быстрее уставало от статичной позы тело. Через каждые пятнадцать минут Нумизмат ворочался с боку на бок, машинально поглядывая на часы. Вскоре он понял, что именно светящийся циферблат и есть его основной враг. Время шло беспредельно медленно, и это до невозможности раздражало Силина. В конце концов он снял свои верные "Командирские" и сунул их в боковой карман сумки.
После этого Нумизмат попробовал уснуть, но вскоре понял, что так легко убить время ему уже не дано. Чтобы как-то занять тоскующий мозг, Силин начал вспоминать свою коллекцию, планшет за планшетом, монету за монетой. Поначалу увлекся, но потом вспомнил, что коллекция принадлежит не ему, и приступ удушающей тоски перерос в слепящую вспышку ярости.
С трудом справившись со взрывом гнева, Силин попробовал думать о чем-то другом, но опять невольно начал вспоминать о своих монетах, самых любимых, не купленных, а попавших к нему случайно, чудом. Так, один сердобольный старичок подарил ему ведерный самовар в довольно приличном состоянии. Единственным недостатком медного чудовища оказался подтекающий краник. Разобрав его, Силин с удивлением обнаружил вместо шайбы китайскую монету с квадратной дырой в центре, идеально подходившую под поворотный сердечник краника. Как монета попала из Китая в Свечин, ему не смог объяснить никто.
А одна монета досталась ему буквально по лбу. В тот летний день Силин мирно шел по окраинной улице города, не обращая внимания на играющих рядом в "войнушку" пацанов. Ну, кидаются щебенкой, в чем дело? Из обычной для него задумчивости Михаила вывел тяжелый и болезненный удар в лоб. Вскрикнув, Силин схватился за него рукой, потом машинально опустил глаза и в серой пыли сразу увидел знакомую потемневшую медь. Пацанов как ветром сдуло, Михаил так и не узнал, где они взяли трехкопеечную монету тысяча девятьсот двадцать седьмого года выпуска. Ну а синяк у него прошел через пару недель.