След
Шрифт:
Акинф Гаврилыч, завидя княжича, пешим побежал ему встречь.
– Что, княжич, али знак Протасий прислал?
– Нету знака, боярин!
– зло крикнул Юрий.
– А я вот что тебе велю: давай-ка махом со спины зайдём к рязанцам, подсобим слобожанам, а то, я чую, сомнут их на смерть.
Акинф Гаврилыч исподлобья взглянул на княжича, тронул рукой заиндевелую у рта бороду и с сомнением покачал головой:
– Коли Протасий вести не посылает, так, выходит, покуда стоят, родимые. Знать, ещё не приспело нам время лезть на рожон.
– На ро-ож-о-о-н!
– сузив глаза, презрительно протянул Юрий.
– Али, боярин, до ночи надеешься в кустах отсидеться?
Упрёк был напрасен. Акинф Великий и
– Ты меня трусом-то не чести!
– едва сдерживая гнев, сказал боярин.
– Меня Данила Лександрыч под начало тысяцкого поставил. Он мне ныне и указчик, а не ты!
– Знать, не пойдёшь?
– Не пойду, - покачал головой Акинф.
– И тебе, княжич, говорю: не делай худа!
– Молчи!
Однако боярин докончил с усмешкой:
– День большой, чать, и мы с тобой, княжич, успеем ещё отличиться!
В точку попал Акинф Гаврилыч.
Слишком долго и страстно мечтал юный Юрий о войне, о воинской доблести, о славе и ратных подвигах, достойных великого деда, чтобы ныне, в день первой битвы, холодно и расчётливо выжидать, когда позовёт его тысяцкий вступить в бой. Жуткий шум сечи, доносившийся до ложбины, не столько тревожил его, сколь задорил. Не то мучило, что рядом гибла московская чадь, а что сам он стоит в стороне от этой гибельной сечи. Боле всего ему несносно то, что вот уж полдня миновало, а он лишь тем и отличился, что у всех на виду сопли об земь обивал!
Коли рязанцы верх возьмут, что скажут люди: «Юрий-то только по Москве летает соколом!» А коли москвичи выстоят, разве опять же не его попрекнут: «Что ж ты не поспешал на выручку, когда мы кровью-то умывались?»
Батюшка к битве непричастен, да и не посмеет его никто и ни в чём обвинить. Как бы ни вышло, а все скажут люди: знать, так Бог повелел.
Коли хитрый Протасий Вельяминов (и то предполагал Юрий) решил сдать битву рязанцам кровью одних лишь смердов и слобожан, так и в том ему выгода: мол, в том положении, в котором мы оказались, при явно превосходящих числом рязанцах надо было сдержать их натиск да с достоинством идти после на мировую. Зато боярские-то дружины остались в сохранности. Поди, бояре за то Протасию благодарностей нанесут!
А что ж он, Юрий, видел все, да не встрял! Дед его малым числом немцев бил! Брат отцов Дмитрий ни перед коим врагом меча не опускал! Так разве в жилах Юрия иная кровь?
Кроме того, мнилось Юрию, что под рукой у него такая собрана силища, что коли вовремя да отважно в бой её повести, так она и одна решит исход битвы. А коли и не решит, так авось заставит чуток охолонуть рязанцев, а то вон они вновь с горы, как муравьи, побежали.
А Акинф Гаврилыч явно насмешничал: «Успеешь ещё отличиться-то!»
Однако ж надо было так ответить боярину, чтобы запомнилось!
– Не отличиться спешу, боярин, людям московским спешу на выручку!
– крикнул Юрий. Жаль, рядом-то не было никого! И уже тише прибавил: - А тебе, Акинф Гаврилыч, и это припомню!
– Что ещё?
– усмехнулся Акинф.
Юрьев жеребец, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, напирал на Ботрю. Юрий жеребца лишь чуть сдерживал, так что Акинф был вынужден пятиться перед конской мордой.
– Али не знаешь?
– склонившись с седла, зло выдохнул Юрий.
– Али не ты к батюшке поддубенских мужиков с ябедой на меня наслал?
– Эка ты, Юрий Данилыч, о чём помянул!.
– удивился боярин и покачал головой: - Твоя забава, моя забота! Да, ить дело-то прошлое! Нам с тобой ныне рука об руку биться, а ты обиды пестуешь! Не ладно то, княжич!
– Ладить-то после будем!
– пригрозил Юрий.
Он резко дёрнул узду, вздыбил коня и, развернувшись, помчался прочь.
Юрий видел, как от рязанцев с прибрежного холма уже не чинным строем, а вразброд сбегали, видать, последние остатки пешцев. Он рассчитал, что со своими конными войдёт им в спину как раз тогда, когда они вломятся в поди уж шаткую, обессиленную стену москвичей. С двух стороц они враз искрошат рязанцев, сколько б их ни было, а коли Константин кинет наконец свою конницу, так будет время, чтобы успеть развернуться и принять её в лоб.
На скаку он просунул руку в ремённую петлю паворзня [49] , накрепко стянул петлю на стальных наручах [50] , потянул из поножен длинный тяжкий меч. Сердце, так долго томившееся в груди ожиданием подвига, как ледяной водой из ушата окатило знобким холодом:
«Верно ли делаю? Верно ли?»
Но не было уже в сердце места сомнениям, и сердце, в жуткой гибельной радости трепыхнувшись в груди, будто ответило:
«Верно!»
– Бей! Бей!
– неожиданно сорвавшимся на петушиный крик голосом закричал Юрий и, лишь краем глаза ухватив, как всполошились от его крика дружинники, не оглядываясь, не придерживая коня, полетел вперёд.
49
Паворзень - шнурок, кожаный ремешок; застежка под подбородком, которой шлем прикреплялся к голове.
50
Наручи– налокотники, часть латных доспехов.
А сзади его уже нагонял и точно подхлёстывал ответный злой и радостный крик застоявшихся дружинников, успевших за это долгое морозное утро накопить в душах обиду и ярость на упрямых рязанцев, не схотевших добром отдать москвичам свои земли.
Да ведь и не важно, на что обидеться, драться-то меж собой мы можем и безо всякой обиды. Хотя и обиды в русской душе всегда с избытком. Так что главное, было бы кому первому прокричать: «Бе-е-е-е-е-й!»
Юрьевы боярчата, да и прочие дружинники, оказавшись позади, изо всех сил нахлёстывали лошадей, чтобы догнать княжича. Впрочем, и Юрий, разумеется, не настолько был безрассуден, чтобы в одиночку врезаться в тыл рязанцам. Когда огромная, более чем в тысячу лошадей Юрьева дружина тронулась за своим вожаком, вытянувшись в дугу, он придержал коня, дождался, когда рядом с ним оказались окольные: Федька Мина, Андрюха Конобей, Редегин, Гуслень, Аминь - словом, его верная сотня.
Взлетели на пригорок, пошли на рысях в обход побоища. Издали все увиделось, как и предполагалось. Поле, точно огромное выжженное кострище, курилось жарким паром и кровью, снег был тёмен от павших, рязанцы давили, жалкая, выбитая узкая и неровная линия москвичей, оставшихся от Большого полка, в последнем отчаянном усилии держалась под самым взгорком.
– Выручай!
– крикнул Юрий, и верное слово разнеслось от конного к конному.
– Выручай!!!
– взметнулось над полем.
Ещё какое-то время понадобилось, чтобы плотной дугой охватить рязанцев, и уж наверняка на победу двинулась Юрьева рать на растерявшихся рязанских пешцев, которые спешно пытались оборотить копья. Да ведь видом летящей помощи ободрились и москвичи. Они уж не чаяли не то чтобы устоять, а и выжить, а тут, будто глас Небесный раздался: выручай!